На южном фронте без перемен
Шрифт:
Это нас и погубило. Я шел по дороге к блокпосту по поручению Гришина, который почему-то решил, что нам надо развернуться не справа от блока, а слева, когда услышал резкий, совершенно незнакомый свист. В тот самый момент, когда я повернул голову, один из наших «Уралов» взлетел на воздух.
— Ракета! Ракета! — закричали вокруг.
Через пару минут наши «шишиги» и «Уралы» рванули в тыл, а артиллерийская батарея открыла огонь по той части леса, откуда, как показалось многим, управляемая ракета и вылетела.
Не знаю, насколько это было эффективно, но стрельбы в нашу сторону больше не было. (Да и зачем ему — этому стрелку. Он свою задачу выполнил, свою цель поразил, и пошел, наверное, получать свои честно заработанные фальшивые доллары). Да и хорошие цели, в виде наших грузовиков, все исчезли.
Тем, кто был в «Урале», сильно повезло. В кабине в этот момент никого не было, а в кузове сидел лейтенант Тищенко с двумя рядовыми и прапорщиком. Так вот их в момент взрыва выбросило из кузова, вследствие чего они все остались живы. Все, что было в «Урале», включая и личное оружие, сгорело дотла. Сам Тищенко был нашпигован мельчайшими, крохотными осколками, как сало перцем. Но он был жив, а все осколки настолько малы, что никакой опасности для его дальнейшего существования не представляли.
Примерно тем же самым отделались и рядовые. И только прапорщика так ударило головой об землю, что он сразу потерял сознание и был немедленно отправлен в госпиталь в довольно тяжелом состоянии.
Бойцы нашей минометки пребывали в глубокой растерянности. Все то, что составляло основу их быта, укатило вместе с «шишигами» достаточно далеко, и они сидели у минометов, не зная, что им теперь делать. Ни воды не попить, не поесть, ни поспать толком. Меня же беспокоило то, что в машинах был наш основной боезапас. Хорошо, с одной стороны, что выстрелили не по нам. А то бы мало не показалось никому. Но, с другой стороны, стрелять-то чем-то надо? Получается, надо идти к «шишигам», к начальству, чтобы нам разрешили подогнать технику к позиции, чтобы хотя бы выгрузить побольше ящиков с боеприпасами.
Я прикинул, сколько придется идти пешком, и мне взгрустнулось. Хотя… С другой стороны… Не так уж все это и далеко, а ходьбой меня не напугаешь…
Однако все разрешилось гораздо более удобно, чем я предполагал вначале. Сначала мимо меня по дороге прокатили, обдав меня с ног до головы облаком пыли, танки, которые вышли к Бамуту и открыли по нему огонь, потом по лесу вокруг города отбомбилась авиация, а потом к нам на позицию приехал Гришин, вместе со всей батарейной техникой, и сказал, что чтобы мы занимали блокпост. А вэвэшники, которые там сидят, из-под Бамута выводятся.
Все обрадовались, погрузились в машины, и отправились на блок.
Из самого дальнего блиндажа вышел на свет божий какой-то офицер — видимо, командир блока — приставил ладонь к козырьком к глазам, и принялся нас не без интереса рассматривать. Из нашей головной машины вышли Найданов и Гришин, и подошли к нему. Начальник артиллерии протянул вэвэшнику какую-то бумагу, тот взял ее в руки, посмотрел, и просветлел лицом.
Я не стал безучастно сидеть в кабине, а тоже выпрыгнул из нее, и подошел к руководству.
— Ну, это здорово! — говорил улыбающийся начальник блокпоста. — Мы тут уже несколько месяцев сидим. Я уже и не чаял, что поменяют! Вот, блин! Теперь домой поедем! В цивилизацию! Отдохнем, погуляем!
Я вполне понимал его радость. Я и сам бы не отказался поехать хотя бы в тот же Темир-Хан-Шуру. Искупаться, пожрать по-человечески, той же водки выпить, а лучше — пива. Чистое одеть. По-настоящему чистое — свежее и глаженное. От вшей избавиться. И вылечить свои язвы. Они особо не болели, не чесались, но гнили, и их становилось все больше. Я знал, что это стрептодермия, но обращаться к врачам из-за такой фигни считал ниже своего достоинства.
— Рота, строиться! — закричал бородатый вэвэшник, и изо всех щелей посыпались его бойцы, очень быстро образовав в центре блока правильный прямоугольник.
— Парни! — совсем не по-уставному обратился начальник блокпоста к своим подчиненным. — Мы честно послужили, и, наконец, мы можем отдохнуть. Нас сменяют!
— Ура! — закричали бойцы, и этот крик был искренен.
Это, прямо скажем, меня немного удивило. Потом я поразмыслил, и пришел к выводу, что, видно, место гиблое. Если сидеть на одном месте несколько месяцев, и если в тебя постоянно стреляют, то, видно, действительно хочется сменить место дислокации. Наши бойцы как-то не горели желанием вернуться обратно. Хотя…
Хотя вот Армян, что удивительно, (от него я этого не ожидал), захотел обратно в часть. Не знаю уж, что его так достало, но он, узнав, что мне, возможно, скоро можно будет вернуться в Темир-Хан-Шуру, попросил меня подойти к майору Бабаяну и передать ему, что бы он его отсюда забрал. Как оказалось, у Армяна и майора были то ли какие-то общие хорошие знакомые, то ли вообще родственники, так что на содействие командира нашего дивизиона мой водитель рассчитывал отнюдь не без оснований.
Конечно, я пообещал. Что мне, жалко, что ли? Если я вернусь в часть, уже ясно, с целью сдачи дел и отправки в гражданскую жизнь, то почему бы мне и не выполнить просьбы тех, кто здесь останется? А пока…
А пока вэвэшники выкатили свои БТР, погрузились в них, и отчалили, оставив весь свой комплекс нам. Кстати, Гришин уехал с ними. А мы с Найдановым остались.
Осмотрев внимательно то, что нам досталось на халяву, я пришел в решительный восторг. Ей-Богу! Это фантастика. Видно, люди здесь и правда жили! Потому что устроились они капитально.
Во-первых, здесь было четыре просторных блиндажа. Наши бойцы быстро поделили их между собой, но командирский блиндаж занял Найданов, ну и, условно, я.
Почему условно? Потому что я все-таки предпочитал ночевать в кабине. И дело даже не в том, что привык к этому, нет. Поспать на полу, вытянувшись во весь рост, а не скорчившись в три погибели, было очень заманчиво. Но в блиндаже я не контролировал ситуацию. В кабине, даже только проснувшись, мне было видно решительно все. Любую ситуацию можно было бы мгновенно оценить, и тут же начать реагировать. Из блиндажа ничего не видно, да и пока из него выберешься… Может я и не прав, но подсознательно мне все это не нравилось.