На задворках империи
Шрифт:
– Удовлетворен, господин полковник. Разрешите еще вопрос?
– Слушаю вас. – Пустошин с явным неудовольствием взглянул на Баташова.
– Когда мы выступаем?
– Ждите команду! – строго сказал полковник и, обращаясь к офицерам, добавил: – Если больше вопросов нет, то я вас больше не задерживаю, господа. Готовьте свои команды к походу. Приказ должен поступить со дня на день.
Но прошло еще долгих три недели, прежде чем гарнизон облетела молва: «Завтра в поход!»
Посыльные только-только начали выбегать со срочными поручениями из штабной избы, когда на ее пороге уже появились наиболее нетерпеливые начальники команд.
– Господа офицеры, прошу всех в штаб, – пригласил командиров в хату только что прибывший начальник штаба отряда штабс-капитан Наволоцкий, – у меня есть важное сообщение!
– Знаем мы это сообщение, – с ухмылкой произнес казачий полковник Белоконь, – кабыть завтра выступаем!
– Откуда вы знаете? – удивленно спросил Наволоцкий, распечатывая полученную только что депешу.
– Да об этом уже весь гарнизон говорит, – вставил Баташов.
– Никакого понятия о служебной тайне… – удрученно промолвил штабс-капитан. – Ну я наведу порядок, дайте время, – пообещал кому-то он, знакомясь с содержанием телеграммы.
В хату спешно вошел Генерального штаба полковник Пустошин.
– Ну, что там? – указал он на телеграмму.
– Приказ выступать, – сообщил Наволоцкий.
– Когда?
– Второго дня, в 7.00.
– А мне денщик сказал, что завтра, – явно удивился полковник.
– Слишком длинные языки у наших телеграфистов да денщиков, – недовольно проворчал штабс-капитан, – никакого порядка!
– Господа офицеры, у вас есть сутки для того, чтобы окончательно подготовиться к выходу, – не обращая внимания на ворчание начальника штаба, сказал Пустошин, – вам и карты в руки. Поход покажет, кто из вас на что гож. С нерадивых спрошу строго, по-фронтовому, – добавил полковник.
Растянувшись почти на версту, военная колонна медленно, серой змеей вползла в Алайскую долину и, заполнив собой почти всю ее сердцевину, потянулась в узкое ущелье, ведущее к перевалу. Знойное полуденное солнце, пыль и огромные валуны, которые постоянно приходилось обходить, уже в самом начале похода как бы предупреждали о том, что эти первые трудности – всего лишь легкая разминка, более опасные препятствия – впереди. Но так уж устроен русский солдат, что в тяготах и лишениях он не расслабляется, а лишь крепчает.
Когда голова колонны подошла к началу ущелья, Баташов, батарея которого находилась в центре походного порядка, переходя от одного офицера к другому, давал им короткие советы и напутствия. Одним – чтобы сдерживали норовистых коней, на которых были навьючены стволы горных пушек и лафеты, другим – чтобы, наоборот, помогали коням при подъеме по крутой тропе и особенно при переправе через бурные горные речки, третьим – чтобы повнимательнее слушали команды и не расслаблялись. Встретив уверенные и понятливые взгляды солдат и офицеров, он вскочил в седло и, постоянно сдерживая явно застоявшегося в яслях артиллерийского мерина, погарцевал к перевалу. Забравшись на самый верх, он остановил коня.
Мимо него медленно двигалась длинная вереница серых, утомленных походом солдат, устало бредущих по ущелью, которое, словно кинжал, врезаясь узкою щелью в Заалайский хребет, круто забиралось ввысь от Алайской долины к перевалу Кизиль-Арт.
Баташов слез с коня и, передав поводья денщику, расстелил на плоском камне карту, одного взгляда на которую было достаточно, чтобы понять, что дальнейший путь колонны будет еще сложнее и опасней. С перевала тропинка спускалась в долину реки Маркан-су, где следующим серьезным препятствием была горная речка Кок-сай. Было видно, что тропа, словно змейка, вилась вокруг скал, то круто поднимаясь вверх, то почти обрываясь вниз. Часто пересекая бурлящие воды речки, которая представляла собою немалое препятствие для движущегося обоза и пехоты, не говоря уже про артиллеристов, которым предстояло перед каждой переправой сгружать, а после переправы вьючить на лошадей тяжелый и некондиционный груз.
Когда отряд, перевалив через перевал, спустился в долину, полковник Пустошин объявил ночевку. Большой и шумный табор расположился на берегу горной речки и сразу же зажил своей дымной и многоголосой жизнью. На удивление господ офицеров, большинство из которых с ног валились от усталости, солдаты, чуть передохнув, запалили цигарки. Послышался смех и громкий говор ротных балагуров. Вдоль речки запылали костры, на которых варилась нехитрая солдатская снедь. Поужинав чем Бог послал, солдаты завалились спать.
Баташов, проверив свое небольшое конное хозяйство, выставил часовых и, оставив одного из офицеров дежурить до полуночи, лег спать. Несмотря на усталость, сон не шел. Необычно крупные в высокогорье звезды холодно мерцали над головой, словно хотели ему что-то сказать. Но их голоса, отдаленные от земли миллионами, а может быть, и миллиардами верст, не доходили до маленькой голубой планеты. Только их ледяной колючий взгляд, рожденный где-то в глубине вселенной, пронизывал холодом все человеческое существо, словно предупреждая, что Памир – не место для прогулок, что этот поход для многих, может быть, и для него самого, может стать последним.
«Бог не выдаст, свинья не съест», – бодро подумал он и, смежив глаза, тут же провалился в глубокую, бездонную яму небытия.
Казалось, что прошло не более мгновения, прежде чем Баташов услышал глухой, доносящийся словно из-под земли голос:
– Господин поручик! Господин поручик! Вы просили в полночь вас разбудить.
Открыв глаза, Баташов увидел над собой лицо прапорщика Горчакова и вспомнил, что надо идти проверять посты.
– Хорошо, Горчаков. Можете идти отдыхать.
– Спокойной ночи, господин поручик!
– Спокойной ночи, Алеша!
Следующий день выдался довольно пасмурным. Казалось, что набухшие влагой черные облака почти опустились на землю и до них можно дотянуться рукой. Тропа, по которой двигался отряд, то проходила впритык к скалам, то пересекала бурную речку. Вьюки поминутно задевали за большие обломки скал, лежащие на протяжении всего пути, обрывались и падали, так что солдаты положительно выбивались из сил, поминутно перевьючивая лошадей. Через несколько часов поднялся холодный ветер, облака совершенно спустились на землю – и из них прямо в лицо идущим посыпала снежная крупа, вслед за которой пошел снег. Чем выше поднимался отряд, тем крупнее становились снежные хлопья. Закрутилась метель, кругом не видно ни зги. Спереди, сзади, с боков – все бело, все неслось в каком-то фантастически-ужасном вихре. Идти приходилось ощупью, наобум выбирая дорогу, которая могла привести и к пропасти. Только хриплые крики «Поберегись» да ржание испуганных непогодой лошадей позволяли всем более или менее ориентироваться. Измокшие и прозябшие солдаты, одетые по-летнему, старались быстрой ходьбой хоть немного разогреть свои окоченевшие члены.