На задворках неба
Шрифт:
Вдруг отовсюду донёсся странный механический стремительно нараставший шум: скрип, грохот, вой гул. Все крутили головами, и только Стентон ждал, глядя в прицел своей гаусовки. Индикатор по-прежнему показывал, что лифт остаётся в нижнем положении, но Эб не отрывался от своего бдения. И надо сказать был вознаграждён. Когда звук стал совсем невыносимым, из заглублённого в пол люка показались первые детали ракетоносца.
Неспешно угольно-чёрная туша аппарата появлялась над полом. Офицер сосредоточился, ища русских. В глаза ему бросилась надпись белой краской — «оставь надежду».
Сами русские, толи прятались с другой стороны корпуса, толи пытались просто их отвлечь машиной, а сами пробирались как-то иначе. Сзади потрошителя стояла целая пирамида ящиков, закрывавших обзор. Стентон весь обратился в зрение и это его спасло, когда машина полностью поднялась, он успел заметить слабое свечение в щели между ящиков.
— Ложись! — Закричал Эб, но остальные, кажется, просто его не слышали. Они открыли беспорядочную пальбу по неуязвимому для их пуль ракетоносцу.
А потом случилось именно то, чего он боялся. Словно снаряд потрошитель с оглушительным рёвом рванулся вперёд прямо к крохотному квадратику серого неба, видимому сквозь выход на поверхность. Стоявшие за ним ящики просто разорвало. Находившаяся в них жижа, в мгновение ока разлетелась по ангару, облепляя всех, кому не хватило ума лечь за бруствер. Пылающие, словно факелы, люди метались, сталкиваясь друг с другом и поджигая товарищей.
Стентон высунулся из-за бруствера как раз вовремя, чтобы увидеть двоих русских бегущих к резервной машине, стоявшей, чуть в стороне. Один из них был весь покрыт кровью. Эб вскинул винтовку, прицелился и выстрелил. Пуля пробила руку кровавого, в которой тот держал кусок какого-то материала, кажется, брони потрошителя. Обломок отлетел и покатился по полу.
Враги ускорили бег, прыгая туда-сюда. «Не уйдёшь» — вторая пуля ударила другого русского в плечо и пробила броню. Противник упал вперёд и с явным трудом стал подниматься, помогая себе механическими руками.
Кровавый с пробитой рукой, из которой на пол летели капли жидкости и искры, резко повернулся и вскинул оружие. Эб упал на пол. Пули пробивали бруствер, но не могли достать его.
Он вновь подскочил и увидел, что враги продолжили свой путь к ракетоносцу. Офицер прицелился и тут на него налетел живой факел. Он вынужден был отскочить и, принялся валяться по полу, сбивая пламя с брони.
Эб выкатился из-за бруствера и, оказавшись на животе, секунду целился, а потом снова выстрелил. Попав здоровому врагу в плечо, но лишь снова поломал механическую руку, помешав тому тащить товарища.
Русский резко развернулся и с какой-то нереальной грацией, внезапно оказался на одном колене. Он вскинул оружие. Мгновение и ствол его окрасился голубоватой плазмой.
Эб резко покатился в бок, потом в другой Пули барабанили об пол вокруг него. Вдруг мир взорвался невыносимой болью, левое плечо словно горело огнём, а рука не поднималась.
Лишь огромным усилием Стентон не потерял сознание. Правой ещё рабочей рукой он приподнял винтовку и стал стрелять наудачу по удаляющимся фигурам. Энергии осталось всего на три выстрела. Отстрелявшись, Эб уронил винтовку. Потом,
* * *
Рамирес был вне себя от радости. Как давно он не ощущал этого пьянящего чувства, когда ты несёшься на предельной скорости, разрывая тугой воздух.
Сквозь сотни тысяч световодов, встроенных в броню потрошителя, он видел мир, словно фасеточными глазами насекомого. В такие моменты Хуан Мария представлял себя стрекозой. Самой настоящей яркой стремительной и смертоносной стрекозой. Этим безжалостным ужасом мира насекомых.
Потрясающе маневренная машина легко подчинялась малейшим движениям штурвала. Невероятно простой в своей чудовищной эффективности потрошитель управлялся всего двумя рукоятками с несколькими кнопками на каждой. Однако за кажущейся простотой скрывалась страшная опасность. Одно неточное движение и машина станет неуправляема, превратившись в гроб для своего пилота.
Рамирес? Нет! он больше не Рамирес, теперь он снова — Могильщик — сама смерть во плоти!
Стоило ему вырваться из подземелья, как он направил ракетоносец под самые облака и практически сразу оказался выше врагов, круживших над равниной. Он вошёл в облачный покров, видимость стала почти нулевой.
Пользуясь только компасом и своей чуйкой, он полетел на север в сторону гор. Заложил крутой вираж, следя, за тем, чтобы не высунуться из облаков. Секунд через двадцать вновь вынырнул вниз.
Ему не повезло: все трое противников оказались километрах в тридцати южнее и двигались встречным курсом. Переполненный азартом битвы он нёсся навстречу врагам.
Те поступили в строгом соответствии с инструкцией: построились в клин и рванули к нему. Теоретически, так их огневая мощь значительно возрастала, но именно этого Рамирес от них и ждал.
Ещё в облаках он сбросил скорость и теперь у них она была одинаковой. Стоило им сблизится, примерно на три-четыре километра, как он открыл огонь из курсовых пулемётов на фюзеляже и крыльях. Одновременно он выпустил четыре крупных ракеты и целый рой маленьких. Потом Могильщик выжал из машины всё, на что та была способна, набирая высоту, и резко ушёл в облака.
Крайне примитивные оснащённые взрывателем, устанавливаемым на время полёта, ракеты ворвались аккурат перед машинами противников и осыпали их градом высокоэнергетических осколков, чья мощь лишь увеличивалась за счёт скорости их жертв. Мгновение и клин распался. Завалившись на крыло, угольно чёрные тени рухнули вниз к покрытой мхом поверхности.
Могильщик тем временем заложил крутой вираж, чуть не потеряв сознание от перегрузок. Восторг боя поглотил его, смертельная битва, сейчас казалась праздником.
Как он и рассчитывал, противники попытались последовать его примеру, но делали это много медленнее и когда он вынырнул из облаков, один из них оказался развернут к нему боком.
Рамирес выпустил две ракеты, детонировавшие от соприкосновения с мишенью. И не прогадал. Попав в цель, они разворотили ракетоносцу бок и оторвали крыло.