На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности
Шрифт:
На кафедре математики странные бородатые мужчины целыми днями бились над доказательством теорем, касающихся абелевых групп. Понаблюдать за этим процессом до того, как я стал разбираться в математике, было примерно так же, как получить разрешение войти в святилище храма. Я был там, где и хотел быть. Однажды я не мог уснуть всю ночь от радости, когда впервые понял, почему e в степени i, помноженное на пи, равно минус единице. Эллери мне это объяснял, но я не верил, пока не «врубился» самостоятельно.
Отвратительные
Из-за соседства с ракетным полигоном в Университете штата Нью-Мексико довольно рано появилась приличная кафедра информатики.
Вначале информатика занимала меня меньше, чем математика или химия. Изучение таких изобретений человечества, как компьютерные программы, казалось мне вторичным по отношению к истинам, которые превыше людей.
Несмотря на это, я думал, что с помощью компьютеров смогу изучить пожиравшие меня тревоги. В четырнадцать лет меня волновала земная орбита. Такая ненадежная. Мне казалось, мы всего лишь вращаемся в космосе и можем врезаться в Солнце из-за любого тяжелого объекта, оказавшегося рядом. И хотя этого не происходило миллиарды лет, я все же интересовался способами защитить нашу планету, если вдруг когда-нибудь такое произойдет. На этот случай нужно сделать автоматическую систему регулирования, и если ее должны контролировать компьютеры, значит, решил я, надо их изучать.
В те годы работа студента с компьютером заключалась в том, чтобы положить стопку перфокарт в служебное окно, а затем сдать их технику. Техник отдавал перфокарты специалисту более высокого ранга, а уже тот помещал их в величественную машину, к которой до выпуска студентам не позволялось даже подходить. Чтобы узнать результат, надо было получить назначение и принести еще перфокарты.
Ветры в пустыне резкие и пронизывающие. Идти приходилось пригнувшись, а ветер рвал на тебе штормовку, которая хлопала и вибрировала со звуком заведенного мотора. Я не раз и не два видел летающие в небе перфокарты, подхваченные вихрем. Некоторые парили, как белки-летяги. Студенты с паническими криками бежали за ними, но вряд ли кому-то из них удавалось собрать всю стопку обратно. Однажды такое произошло и со мной, но я схитрил и написал программу, лишь бы не сознаваться, что мои перфокарты унес ветер.
Однажды я дожидался своей очереди к окошку, а мои перфокарты лежали стопкой на покрытой отметинами времени деревянной полке, которая проходила вдоль всей стены под афишами о родео и футбольных матчах. Сверху перфокарты были придавлены истрепанным экземпляром «Радуги земного тяготения» («Gravity’s Rainbow»).
Шестое определение VR: совокупность устройств, количество которых постоянно увеличивается, тесно взаимодействующих с человеческими органами чувств и движения и соответствующих их прямому назначению. Шлемы с очками, перчатки, полы с прокруткой, благодаря которым вы ощущаете, что прошли долгий путь в виртуальном мире, в то время как в реальности стоите на месте. Этот список можно продолжать вечно.
Томас Пинчон, автор этого романа, никогда не появлялся на публике, и никто не знал, как он выглядит.
И тут какой-то мужик, стоявший за мной в очереди, пробормотал себе под нос: «Ну и мудак же этот парень».
Кто, я?
Я обернулся и увидел перед собой военного в форме.
– Э-э-э… чего? – проговорил я.
– Пинчон! Не показывается людям. Асимметрия информации! Он нас видит, а мы его нет. Пользуется своей властью.
Как можно было сказать такое о замечательном писателе?
– Но ведь у писателей нет власти, – сказал я. – То есть он, наверно, просто хочет, чтобы его не беспокоили. Не похоже, что у него есть ракеты.
– Ты правда не врубаешься. Забавно.
Я попытался удержать последний оборонительный рубеж.
– Если писатель не хочет никому показываться, какой от этого вред? Это же вроде шторки, как фиговый листочек на старинной статуе. Мы ведь не увидим чего-нибудь по-настоящему важного.
– Фиговые листочки – лучшее оружие в информационной войне. Ты определенно ничего не понимаешь, малыш.
И тут наконец подошла моя очередь сдавать карты в служебное окно.
– Э-э… приятно познакомиться. Как вас зовут?
– Ты никогда этого не узнаешь, малыш.
Интересно, что с ним стало.
Козы
Плата за обучение была невысокой – это сейчас она стремится к бесконечности, а в те годы была вполне подъемной – но ее все же нужно было вносить. Эллери зарабатывал не так уж и много, а учеба в колледже была моей прихотью. Проблему решали козы.
Я подружился с козочкой, которая жила около купола. Это было славное благородное животное тоггенбургской породы, похожее на лань. После этого невозможно было не завести еще одну козу, а потом еще одну. Обычно стадам дают названия. Я зарегистрировал свое как «Козье стадо Земной станции».
Затем я научился делать сыр и узнал, как его продавать. Особой конкуренции у меня не было, зато был спрос. В пустыню по состоянию здоровья переезжали жители восточных штатов. Они предпочитали молочные продукты из козьего молока.
Основными моими покупателями были хиппи из местного «сообщества», а также те, кто просто оказывался рядом. Я зарабатывал достаточно, чтобы эта система работала, и экономил.
Идея торговать продуктами из козьего молока, чтобы платить за колледж, может показаться странной, если не знать, что вдоль Рио-Гранде проходил сельскохозяйственный пояс. При Университете штата Нью-Мексико была школа сельского хозяйства (их футбольная команда называлась «Аграрии»), так что мой план выглядел абсолютно нормально.
На то, чтобы дважды в день подоить целое стадо коз, уходило много времени и сил. А ведь еще надо было приводить в порядок их копытца и раскидывать тюки прессованного сена. Но я любил своих козочек.
Можете мне не верить, но это правда: мои козы были приучены соблюдать чистоту и отзывались на имена. Многих из них я назвал именами звезд из скопления Плеяд. Алкиона, Меропа… Я научился подзывать коз сигналами и разговаривал с ними. Они были нубийской породы, и голоса у них были печальные, почти тревожные – так плачет армянский дудук, – а не обычное «мэ-э-э-э-э-э». Я подзывал их попеременно, то по-английски, то имитируя их язык, и они бежали в купол, прямо к доильному станку, где я доил их в чистоте и где молоко охлаждалось быстрее, чем в других молочных хозяйствах.