На заре туманной юности
Шрифт:
– - А я не побираюсь, я к тетке приехала, -- сказала Ольга.
– - А кто ж твоя тетка-то?
– - с подозрением спросила дворовая женщина.
Ольга подробно назвала свою тетку; тогда женщина почему-то вздохнула и указала девочке, куда надо идти: направо за угол, и там будет третий дом по левой стороне с некрашеными ставнями, там и живут Благих, муж и жена, а детей у них нету.
– - Нету?
– - спросила Ольга.
– - Нету, -- подтвердила женщина, -- у этих людей дети рожаться не любят.
Ольга нашла небольшой деревянный дом с некрашеными ставнями,
– - Ты что сюда явилась?
– - спросила тетка.
– - Мне мать велела, -- произнесла Ольга.
– - Она ведь теперь умерла вместе с отцом, а я одна живу... Тетя, их больше нету!
Татьяна Васильевна подняла конец фартука и вытерла глаза.
– - Наша родня вся недолговечная, -- сказала она.
– - Я ведь тоже только на вид здорова, а сама не жилица... И-их, нет, не жилица!
Ольга с удивлением смотрела на тетку -- теперь она казалась ей доброй, потому что грустила об умершей сестре и о самой себе.
– - Живешь-живешь, и погоревать некогда, -- вздохнула Татьяна Васильевна.
– - Ты ступай покуда посиди на улице, -- указала она племяннице, -- а то я сейчас полы только вымыла, уборку сделала, пустить тебя некуда...
– - А я на дворе побуду, тут трава у вас растет, -- сказала Ольга.
Но Татьяна Васильевна рассердилась:
– - Нечего тебе на дворе тут делать! Здесь у нас куры ходят, они и так не несутся, а ты пугать их будешь сидеть. А траву мы косим на корм кроликам, ходить по ней нельзя... Ступай по тропинке за ворота!
Ольга вышла на улицу; посредине ее лежали сложенные в штабель старые ржавые рельсы, и между ними уже много раз вырастала и умирала трава, и теперь она снова росла. Девочка села на эти рельсы -- они находились как раз против окон того дома, где жила тетка, -- и стала ожидать, когда высохнут полы в комнатах у тетки, и тогда ее позовут и накормят.
Но прошли уже все прохожие, проехали крестьяне на телегах в свои деревни и ломовые возчики, возившие пшено в мешках со станции, перестали ездить, -- наступил вечер, и стало темно. Ольги озябли голые ноги, она их поджала ближе к себе и задремала, сидя на стынущем рельсе. Затем, открыв глаза, она увидела, что в окнах у тетки теперь горел свет, а на всей улице была страшная тихая ночь детства, населенная еле видимыми, неизвестными существами, от которых все люди спрятались домой и заперли двери на железо. Ольга побежала поскорее к тетке; калитка была закрыта, тогда девочка постучала в освещенное окно. Изнутри комнаты отдернули занавеску, и оттуда на Ольгу поглядело большое лицо пожилого человека, обросшего густой черной бородой; он быстро проглотил что-то, словно испугавшись, что к нему пришли отымать пищу, и внимательно всмотрелся во тьму своими глазами, такими маленькими, что они казались кроткими, как бывает у животных. Позади этого человека был виден стол с ужином, и Татьяна Васильевна сейчас поспешно убирала хлеб и посуду со стола.
Ольга отошла от окна. Вскоре отворилась калитка, и оттуда выглянула тетка.
– - Ты что стучишь?
– - спросила она.
– - А мы уж думали, ты давно ушла...
– - Я уморилась ждать, когда вы позовете, -- сказала Ольга.
– - Я боюсь одна на улице...
– - Ну иди уж, -- позвала тетка.
В кухне и горнице у тетки было чисто, прибрано и покойно и пахло хорошо, как у богатых. "Здесь я жить не буду, -- подумала Ольга.
– - Тут нельзя: скажут, ты испачкаешь все". Муж Татьяны Васильевны, который смотрел на Ольгу через окно, опять ел за столом свой ужин.
– - От своих детей бог избавил, зато нам их родня подсыпает, -вздохнула Татьяна Васильевна.
– - Вот тебе, Аркаша, племянница моя, она теперь круглая сирота: пои, корми ее, одевай и обувай!..
– - Изволь радоваться!
– - равнодушно, точно про себя, сказал муж Татьяны Васильевны.
– - Ну, дай ей поесть, и пускай она сегодня переночует... А то отвечать еще за нее придется!
– - А чего ж я ей постелю-то!--воскликнула тетка.
– - У нас ведь нет ничего лишнего-то: ни белья, ни одеяла, ни наволочки чистой!
– - Я так буду спать -- на жестком, а покроюсь своим платьем, -согласилась Ольга.
– - Пусть ночует, -- указал жене дядя, Аркадий Михайлович.
– - А ты нынче не зверствуй, а то тебе Советская власть покажет!
Татьяна Васильевна сначала озадачилась, а потом пришла в озлобление:
– - Чем же это она мне покажет-то?.. Советская-то власть, она думает, что люди это ангелы-товарищи, а они возьмут нарожают тебе детей, а сами помрут, -- вот пусть она их и кормит, власть-то Советская!..
– - Прокормит, -- уверенно сказал муж тетки, жуя кашу с маслом из ложки.
– - "Прокормит!" -- передразнила Татьяна Васильевна своего мужа.
– - Кто их прокормит, если у них родители рожают без удержу! Уж я-то знаю, как трудно оборачиваться Советской власти, уж я-то ей сочувствую!..
– - Меня кормить не надо, я спать хочу, -- сказала Ольга; она села на сундук и отвернулась лицом от чашки с кашей, которая стояла на столе перед хозяином.
Муж тетки вытер свою ложку, положил ее около чашки и сказал сироте:
– - Садись доедай -- тут осталось.
Ольга села к столу и начала понемногу есть пшенную кашу, подгребая ее со дна чашки.
– - Ну вот, а говорила, что тебя кормить не надо, ты спать хочешь, -произнесла тетка и поскорее положила на сундук подушку без наволочки, чтоб девочка ложилась спать.
– - Я немножко, -- ответила Ольга; она еще раз взяла половину ложки каши, затем начисто облизала ложку и аккуратно положила ее на стол.
– Больше не буду, -- сообщила она.
– - Уже наелась?
– - добрым голосом спросила Татьяна Васильевна.