На земле штиптаров
Шрифт:
Еще несколько мгновений он стоял, схватившись руками за рот и нос. Затем испустил пронзительный крик и устремился ко мне. Я наклонился, схватил его за бедра и, крепко вцепившись в него, перебросил через себя. Мигом повернувшись, я бросился на распростертого противника, не давая ему времени опомниться. Я тут же закатил ему в висок такой тумак, что он, испустив долгий, медленно утихающий вздох, потерял сознание.
Итак, сам того не ожидая, я уложил обоих аладжи! Когда я увидел их громадные тела, недвижимо лежавшие передо мной,
Я обследовал обоих. Они были живы. Вскоре они придут в себя, и потому мне надо было обдумать дальнейший план действий. Чтобы обезвредить их на какое-то время, я взял у них мешочки с порохом, которые они подвешивали к поясу, а затем разломал их ружья.
В этот момент я по-настоящему понял, что левая нога у меня повреждена. Если прежде я притворялся, изображая хромого, то теперь поневоле заковылял к лошади, но сперва подобрал «молитвенные туфли», одолженные мной у маленького хаджи и слетевшие во время схватки, и снова надел их. Затем отвязал лошадь, вывел ее на удобное место, на дорогу, и, наконец, уселся в седло. Во время ходьбы боль в ноге усилилась.
Когда лошадь помчала меня, я облегченно вздохнул. Вместе с моими спутниками я избежал огромной опасности. Мне оставалось лишь благодарить добрую Набатию. Правда, если бы у меня был надежный посыльный, я бы отобрал деньги, которые аладжи похитили у нее, и отослал их ей. А так мне пришлось оставить деньги им. Другого законного владельца не было. А может, следовало передать их властям? В Остромдже я уже успел разочароваться в них. Мне оставалось лишь с наслаждением думать о том, что сказали бы штиптары, если бы им довелось узнать, кем был этот «глупый шериф», попавшийся им на пути.
Я проехал немного вперед; лес кончился. Дорога вела в долину; справа бежала река. В небольшом отдалении я увидел Халефа, Оско и Омара, поджидавших меня. Они моментально меня узнали и испустили громкие, радостные крики. Я поторопил лошадь, стукнув ее не шпорами, а туфлями, и галопом устремился к друзьям.
— О, сиди! Как мы беспокоились за тебя! — крикнул мне издалека Халеф. — Где же ты прятался?
— Как видите, там, в лесу.
— Мы подумали об этом сразу же, когда прочли твою записку.
— Вы ее сняли?
— Да, но потом снова прикололи ее туда.
— Для чего?
— Для потехи. Мы думали, точнее я думал, что эти пройдохи страшно разозлятся, когда увидят, как мы с самого начала водили их за нос. Или я не прав?
— Промаха в этом нет. Записку они найдут и разозлятся — тем более что из этих строк поймут, что тот, кого они поджидали, несколько часов провел рядом с ними.
— Как? Ты был рядом с ними?
— Я говорил с ними, пил и даже сражался. А сейчас они без сознания лежат в лесу.
— Сиди, давай быстрее вернемся к ним.
— В этом нет надобности; они достаточно от меня наслышались. Я говорил с ними на языке кулака.
— Расскажи-ка нам побыстрее!
— Хорошо, но давайте поедем вперед.
— Тогда иди сюда, садись на Ри.
— Нет, я останусь здесь, в седле. А ты будешь ехать на Ри до самого Радовиша в награду за то, что так изумительно мчался на нем незадолго до этого.
— Так ты меня видел?
— Да. Ты промчался почти рядом с нами.
— И я красиво держался в седле?
— Великолепно. Лучше, чем я.
— Послушай, сиди, ты смеешься! Не обижай меня.
— Нет, я просто хочу сказать, что порадовался за тебя. Ты же слышал, что вслед тебе стреляли?
— Нет, я и не догадывался об этом.
— Лишь быстрота моего вороного скакуна спасла тебя. Оба аладжи стреляли в тебя. Они хотели добыть твою лошадь.
Тут он остановил скакуна и крикнул:
— Давай вернемся в лес, сиди. Мне нужно рассчитаться с этими негодяями за их пули. Я угощу их плеткой так, что их кожа будет выглядеть как старое знамя, пронесенное через сотню битв!
— Ба! Только подойди к ним, малыш! Эти аладжи не станут с тобой шутить. Они настоящие великаны; они задушат тебя двумя пальцами.
— Хотел бы я такое увидеть! Но раз ты думаешь, что лучше их не разыскивать, я повинуюсь тебе. Быть может, наши пути еще пересекутся, и тогда я задам им жару!
Я рассказал спутникам о своей встрече с штиптарами. Разумеется, они слушали меня с огромным интересом. Когда я умолк, Халеф спросил:
— Ты думаешь, господин, что этот милейший бакаджи Тома все еще в Радовише?
— Непременно, иначе бы он встретился нам.
— А не навестить ли нам его? Мне бы хотелось его отблагодарить за все, что он сделал. Не правда ли, меня не упрекнешь в том, что я не знаю правил хорошего тона?
— Этот упрек тебя не касается. Я могу засвидетельствовать, что и в других случаях ты был подобающе вежлив, например, при встрече с хавасом Селимом и коджабаши в Остромдже, коих ты вдоволь угостил несравненной сладостью твоей плетки.
— Так навестим его, сиди?
— Нет, а если он встретится нам, мы сделаем вид, что не знаем его.
— Сиди, это противно моему доброму нраву. Скажи мне хотя бы, надолго ли мы остановимся в Радовише?
— К сожалению, не знаю пока точно. Лучше было бы, если бы мы миновали это местечко без промедления; впрочем, мне надо обследовать раненую ногу. Возможно, я останусь, чтобы заняться ее лечением. Видимо, я вывихнул ее при падении, и мне придется ее перевязать.
— Если так, сиди, то пусть этот добрый посыльный не попадается мне в руки, иначе я распишу ему спину так, что он до конца своих дней будет об этом вспоминать. Кстати, в Остромдже были еще люди, которых мне хотелось вот так же вразумить.