На земле штиптаров
Шрифт:
— Опасный вывих!
— Нет, очень простой!
— Тихо! Я сужу по твоему языку! Давно вывихнул ногу?
— Три-четыре часа назад.
— Четыре слишком много! Легко может наступить заражение крови!
Я чуть не рассмеялся ему в лицо, но вовремя овладел собой. Мне оставалось удивиться лишь тому, что фраза «заражение крови» уже проникла в умы турецких врачевателей.
— Больно? — продолжал он свои расспросы.
— Терпимо.
— Аппетит?
— Сильный и разнообразный.
— Очень хорошо,
Он опустился на корточки. Ему было не очень удобно, и он уселся возле таза с водой, а я доверчиво положил ногу, с которой капала вода, прямо ему на колени.
Кончиками пальцев он ощупал ногу, сперва тихо прикасаясь к ней, а потом все сильнее на нее надавливая. Наконец, он кивнул и спросил меня:
— Кричишь, когда больно?
— Нет.
— Очень хорошо!
Быстро схватил, сильно дернул. В суставе что-то слегка хрустнуло. Подмигнув, врач спросил меня:
— Ну, каково было?
— Прелестно.
— Тогда мы готовы!
— Совсем?
— Нет. Надо еще перевязать.
Как хирург он был дельным малым. Кто знает, как бы меня мучил другой врач, только чтобы показать, что дело опаснее, чем кажется, и заслужить больший гонорар.
— Чем перевязать? — спросил я.
— Мы наложим шины. Где доски?
— Я не хочу!
— Почему нет?
— Это никуда не годится.
— Никуда не годится! Может, тебе подойдут золотые или серебряные шины, усеянные бриллиантами?
— Нет, я хочу гипсовую повязку.
— Гипс? Ты спятил? Гипсом мажут стены, а не ноги!
Вот тут была промашка. Я же находился в Турции.
— Гипс отлично годится для перевязки, — настаивал я.
— Хотел бы я посмотреть!
— Можешь увидеть. Я послал за гипсом.
— А как ты хочешь это сделать?
— Подожди!
— А если ты не раздобудешь гипс?
— Я сделаю повязку из клейстера.
— Клейстер! — воскликнул он. — Ты хочешь мне наплести небылиц?
— Нет.
— Да это и не придет тебе в голову!
— Ого! Если только я захочу! — ответил я, улыбаясь.
— Что?! Я человек ученый!
— Я тоже.
— Что ты изучал?
— Все! — коротко ответил я.
— А я еще в три раза больше твоего! Я знаю даже первый деспенсаторий Сабура ибн Сахели.
— А я держу в голове даже медицинский словарь Абд эль-Межида!
— А я держу его не только в голове, но и во всем моем теле и всех его членах. Повязка из гипса или даже клейстер! Гипс — это мука, а клейстер мягкий и жидкий. Повязка же должна быть твердой.
— Гипс и клейстер станут твердыми. Ты удивишься. Вообще повязку сейчас еще нельзя накладывать. Сперва мне нужно сделать компресс, чтобы опухоль спала и боль утихла. Понятно?
— Аллах! Ты же рассуждаешь как врач!
— Я разбираюсь в этом деле!
— Ну и ладно, сам вправляй свои кости, раз ты их вывихнул. Для чего ты меня позвал?
— Чтобы показать тебе язык.
— Так у коровы язык побольше и покрасивее. Заруби себе на носу! Мой визит стоит десять пиастров. Ты иностранец и платишь вдвое больше. Понятно?
— Вот двадцать пиастров. Только не приходи больше сюда!
— И не выдумывай! Мне одного этого раза достаточно.
Он бросил деньги в прорезь своего кафтана, снова повесил корзину на плечо и направился к двери. Надев свои туфли, он намеревался уйти, даже не удостоив меня прощального приветствия, как вдруг вошел Омар, держа в руках какой-то сосуд.
Врач остановился, осмотрел содержимое сосуда и спросил:
— Что там у тебя?
— Гипс.
— Ах, так это и есть гипс, из которого собрались делать шины? Какая блажь, какая чушь; это в высшей степени смешно; додуматься до этого можно лишь с перепоя.
Омар еще держал дверь открытой, стоя в ее проеме. Теперь он затворил дверь за собой, чтобы врач никуда не ушел, поставил сосуд на пол, бесцеремонно схватил тучного медика за руку и спросил:
— Послушай, чудак, кто ты такой?
— Я врач. Понятно?
— Да ты похож и на тех, кто без толку шатается по мостовой. Что ты тут говорил о чуши и блажи? Что в высшей степени смешно? Наш эфенди потребовал гипс; он ему нужен, и он знает, что с ним делать. У тысячи таких брюханов, как ты, ума в их пустых головах меньше, чем у него в одном только кончике его волоса. Если ты оскорбляешь его такими словами, легко можешь сесть в галошу! Да у тебя по лицу видно, что ты — порождение глупости!
Пожалуй, сей ученый муж никогда еще не встречал подобного приема. Он вырвался из объятий Омара, сделал несколько шагов назад, глубоко вздохнул и затараторил, как будто его легкие были начинены порохом:
— А не заткнуть ли твою пустую глотку вот этой шапкой? Сейчас ты ее получишь, ты, сын обезьяны, ты, внук и правнук павиана.
Он сорвал с головы шапку, скатал и бросил Омару в лицо. Тот схватил ее, другой рукой сунул в банку с гипсом, зачерпнул гипсовую муку шапкой и сказал:
— Возьми, перекрой крышу у своего дырявого рассудка!
И он швырнул шапку, наполненную гипсом, в его раскрасневшееся от гнева лицо. Гипс разлетелся из фески, и в следующую секунду врач выглядел уже как Дед Мороз, вылепленный из белого теста. Гипс попал ему даже в глаза. Он протирал и протирал их, притопывая ногами; туфли слетели с него; он кричал, словно его проткнули копьем. Наконец, когда зрение вернулось к нему, он сорвал с плеча корзину и хотел запустить ей в голову Омара. Конечно, тот был к этому готов и поймал корзину; при этом крышка открылась, и все содержимое корзины вывалилось наружу: клещи, ножницы, шпатели, кисти.