На земле живых
Шрифт:
Рафаил ещё раз несколько утомлённо кивнул. Да, конечно. Эфронимус с насмешкой взглянул на него. Голос его, глубокий и резкий, напоминал вороний грай.
– Я замечал, кстати, что вы не оставляли их без внимания. Стоило мне осиротить одного, чтобы препроводить его в приют...
– ...к вашему выродку и растлителю Ленажу...- кивая, подхватил гость.
– ...да-да... как вы утянули его у меня из-под носа к своему упрямому и тупому ортодоксу Максимилиану. Как будто это что-то решало! И, заметьте, дорогой Рафаил, - неожиданно усмехнулся он, - народец-то пообветшал. Как припомню ваших Бонавентуру, Аквино, Алигьери, Империали! Я не люблю людей, но эти подлинно были Люди, приходится признать. Нынешняя же поросль ничтожна. Однако, вы пытаетесь бороться и за неё. Я заметил, вы не сидели сложа руки и, едва я проявлял заботу о ком-нибудь из наших нынешних подопечных, норовили вмешаться.
– Если о них 'проявляли заботу' вы, то почему этого не должен был делать я?
– мягко возразил его собеседник.
– Так вот, - снова, словно не расслышав, продолжал Эфронимус, - на каждом из них - печать дьявола, и с каждым из них, как вы утверждаете, милость Божья. И каждый - свободен, ну, то есть, он человек...
– презрительно усмехнулся брюнет, - разве не великолепное развлечение - наблюдать за ними?
Тот, кого он называл Рафаилом, тяжело вздохнул, пожал плечами и промолчал.
– Каждый из них обладает особым чёрным даром, свойственным только ему. И все они - погибшие души.
Рафаил покачал головой и улыбнулся.
– Каждый свободен спастись.
– Вы в этом уверены?
– Уверенность - это по вашей части, Эфронимус.
Часть 1. Сентябрьское полнолуние. Луна в Деве.
Глава 1. Замок Меровинг. Чертова дюжина.
'При виде сети стрельчатых окон
Душой я как бы к небу вознесён'.
И. В. Гёте 'Фауст'.
На массивном мраморном лестничном пролёте появился высокий худой брюнет лет сорока, в лице которого при желании можно было найти сходство как с Эразмом Роттердамским, так и с Джироламо Савонаролой. Он легко, совсем по-юношески, сбежал по ступеням и приблизился к группе молодых людей и девушек, только что прибывших в замок и толпящихся у Конюшенного двора. Лаконично и сухо представился, при этом ни у кого не возникло желание хоть чем-то поинтересоваться. Подошедшего разглядывали несколько испуганно, морщась ещё и от его необычного голоса, грудного, глубокого, хриплого, сильно резонирующего под сводами портала.
– Я - Эфра'uм Вил, ваш куратор, господа. Я запишу ваши имена и провожу в комнаты.
В ночные часы замок Меровинг, где располагался университет, выглядел почти сказочно. Днём он производил меньшее впечатление. Увитые виноградом витражи порталов и ниши крохотных балкончиков казались романтичными осколками старины, хотя подлинные её знатоки морщились и что-то бормотали об эклектике.
Сирр'aх Р'uммон, высокий смуглый двадцатичетырехлетний брюнет, равнодушный к тонкостям архитектуры, приехавший и записавшийся первым, теперь внимательно оглядывал прибывающих. Его пристальный взгляд сразу притянули, заставив выделить их из толпы, двое: стройный голубоглазый красавец, назвавшийся куратору Мор'uсом де Невером, и грациозная блондинка, которую он называл Эстель. Риммону девица показалась очень хорошенькой, а вот французишка одобрения не вызвал. В Лозанне таких называли 'сахарными леденцами'. Разве это мужчина, помилуйте? Херувимчик какой-то.
В эту минуту красавца окликнули. Рослый юноша со странными желтоватыми глазами приветствовал его небрежным полупоклоном. 'Дорогой Морис, здравствуйте'. 'Рад видеть Вас, Нерг'aл'. Красавец немного натянуто улыбнулся и представил его блондинке. 'Фенриц фон Нергал', 'Эстелла ди Фьез'oле'. Девушка зарделась и кокетливо улыбнулась. Знакомый француза поинтересовался, итальянка или испанка его новая знакомая? Оказалось, итальянка, но мать её - француженка.
Сиррах продолжал оглядывать тех, с кем ему предстояло провести ближайшие годы. Субтильный юноша, похожий на эль-грековских идальго. В тёмных глазах застыли испуг и вызов одновременно. Представился куратору как Эммануэль Р'uгель. Говорит по-французски с явным южным выговором. Испанец? Итальянец? Или все-таки француз? Белокурая красотка обратилась к нему по-итальянски и он, чуть смутившись, вежливо и тихо ответил. Значит, все-таки итальяшка? Но почему фамилия испанская?...
А это - клинок другого закала. Прибыл в роскошном экипаже, пожилые слуги в ливреях торопливо сгружают дорогие кованые сундуки, на которых латунно поблескивало имя владельца - 'Август фон М'oрмо'. Речь - с сильным немецким акцентом. Наглое выражение умного лица, возле алого рта, на скуле - чёрное родимое пятно. Типичный бурш, зло подумал Сиррах.
В наёмном экипаже приехали ещё трое - нервный блондин с незапоминающимся лицом, похоже, немец, и англичане - юноша и девушка, с явно выраженным фамильным, но отнюдь не благим сходством. Куратор записал их имена - 'Генрих Виллигут' и 'Бенедикт и Хелла М'uтгарт'. Когда девица оказалась вблизи Сирраха, он вгляделся в неё внимательней и почувствовал, как по всему телу прошла волна противнейших мурашек. Горгулья, ей-богу... Корявый бесформенный нос девицы уныло нависал над квадратным корытообразным ртом, а по обе стороны от носа были близко посажены маленькие глаза, причём один был расположен на треть дюйма ниже другого! Сиррах поёжился. Девица была наделена столь завораживающим уродством, что внушала не отвращение, не жалость, а суеверный ужас.
Потом к куратору подошли ещё две англичанки, прибывшие в дорогой карете - красивая брюнетка, чьи волосы украшала диадема с претензией на старину, и бледная шатенка, тоже красивая, но куда менее заметная, чем соседка. 'Эрна П'aтолс и Симона Утгарт' - записал Эфраим Вил.
Последними приехали рыжеволосая зеленоглазая наяда в весьма пикантном платье, вырез которого вызвавал двусмысленный шёпоток среди молодых людей, и невысокий большеглазый юноша с чертами, выдававшими еврейское происхождение. В блокноте куратора появились два последних имени - 'Лили фон Н'uрах и Гиллель Хам'aл'. Риммон отметил, как при взгляде на молодого иудея презрительно выпятилась вдруг нижняя губа Августа фон Мормо, уподобляя его представителям габсбургской династии, сам же Сиррах обратил почему-то внимание на то, что сукно фрака Хамала - запредельно дорогое, а пошив - просто бесподобен.
Между тем, записав всех и педантично пересчитав все тринадцать имен, Эфраим Вил коротко сообщил, что первокурсникам гуманитарного факультета Меровинга по традиции жить предстоит в Северном крыле замка. Через год они будут переведены в центральное здание, к студентам старших курсов.
Необычный, глубокий и грудной голос куратора прозвучал под стрельчатыми сводами очень отчетливо и как-то зловеще, словно в предутренней тишине каркал ворон. Некоторым показалось, что вдруг стало холоднее, но они приписали это впечатление кто - морскому бризу, а кто - извечной сырости старых замков. Напоследок куратор ещё раз высокомерно оглядел собравшихся, и мрачно, словно через силу, изрёк, что Меровинг - частное, аристократическое и весьма привилегированное учебное заведение, о чём всем им надлежит помнить...
Столпившиеся студенты исподлобья рассматривали друг друга, чувствовали себя неловко и торопили слуг поскорее разместиться в комнатах. Никто никого не запомнил, лишь юноши восторженно оглядывали белокурую Эстель, хорошенькую, как картинка, да девушки искоса бросали взгляды на красавца Мориса де Невера.
Впрочем, на него был устремлены не только женские взоры. Немец Генрих Виллигут, бледный полноватый блондин, о лице которого можно было что-то сказать лишь после получасового вглядывания в него, ибо если оно чем и выделялось, то именно невыделяемостью, тоже заворожено пожирал глазами безукоризненную красоту молодого француза. В свою очередь, на самом Виллигуте неожиданно остановился взгляд Гиллеля Хамала. Продолжалось это несколько минут, после чего лицо еврея исказила легкая гримаса брезгливого отвращения. Он, гадливо передернув плечами, торопливо поднял свой небольшой саквояж, высокомерно кивнул слугам, нёсшим сундуки, и, не оглядываясь, двинулся вверх по лестнице.