На земле живых
Шрифт:
За ним последовала Хелла Митгарт, светловолосая англичанка, чьё уродство столь заворожило Сирраха Риммона. Её сундук занёс в замок брат, остальным девицам помогли их будущие сокурсники. Морис де Невер, опередив Августа Мормо, галантно протянул руку красавице Эстель, Ригель робко предложил свои услуги Симоне Утгарт. Риммон поднял дорожную сумку величавой Эрны Патолс, а Нергал решил было помочь рыжеволосой Лили фон Нирах, но она предпочла опереться на руку Августа Мормо, мелодично затараторив по-немецки, что у неё родня в Австрии, ведь он оттуда, не правда ли? Кажется, его дядя, Адольф фон Мормо, если ей не изменяет память, был министром юстиции? Мормо кивнул, запустив глаза в наоткровеннейшее декольте фройляйн
Девицы устроились в просторном портале на третьем этаже, при этом итальянка Эстель оказалась вместе с англичанкой Симоной Утгарт и немкой Лили Нирах в больших апартаментах, где у каждой из девиц была своя спальня, а две другие англичанки, Эрна Патолс и Хелла Митгарт, поселились отдельно - каждая в разных концах коридора, - в уютных номерах с одной спальней и небольшой гостиной.
Молодым людям коридорный показал их комнаты на втором этаже - первого и второго класса. Наиболее состоятельные из студентов - ими оказались Нергал, Мормо, Риммон и Невер - расположились в апартаментах, выходящих окнами на побережье и состоящих из гостиной и двух спален, одну из которых обычно делали кабинетом. Ригель, Митгарт и Виллигут поселились в номерах поскромнее, в которых были только спальня и гостиная. Такой же выбор сделал и Гиллель Хамал, предпочтя небольшую угловую комнату в два окна с видом на приморские скалы. Он не любил море.
После расселения все предпочли уединиться в своих комнатах - сказывалась усталость долгого дня. Никто из прибывших не видел, как на крохотном балкончике возле кабинета декана на третьем этаже появились две темные фигуры.
– Не знаю как вам, Рафаил, а мне они не понравились. Дурная эпоха стандартных фраков и сюртуков, одинаковых шейных платков и ботинок - как это нивелирует, как убивает личностное начало, не правда ли? Все неразличимо похожи, натура загнана в шаблон, в трафарет! Мне были по душе времена медичейские, борджиевские, фарнезийские - вот где человек раскрывался-то! Помните Ферранте Неаполитанского? Титан!! Пировал с мумиями своих собственноручно засоленных врагов в склепе под замком, напевая дивные ариозо...
Его собеседник кивнул, подтверждая сказанное, но не согласился с говорившим.
– Ну, пел-то, положим, плохо, Эфронимус. Ни голоса, ни слуха...
– Не придирайтесь к мелочам, Рафаил. Это были гиганты мерзости, исполины страсти! А что ныне? Впрочем, что я утрирую? Это просто горечь завышенных ожиданий, сам виноват. Я ждал большего. Этот, читающий мысли, ох... бедняжка. Он трусоват и когда осмотрится...
– куратор хохотнул, - а вот вампир и вервольф просто милашки. И девочки иные недурны! Истинные ведьмы. А ваш выкормыш, признаюсь, совсем серенький. Боюсь, когда упырь с волчком развернутся - ему не сдобровать...
– Ждать от них добра было бы непростительной наивностью, Эфронимус, - миролюбиво согласился Рафаил.
В расплывшихся тучах появился месяц, желтой лимонной долькой зависший над замком. Внизу в траве звенели цикады, а воздух разрезали шуршащие крылья и писк нетопырей.
Куратор усмехнулся.
– Так сколько отведём на партию? К декабрю управимся? Или потянем до весны? Ведь погост романтичней в дни цветения жасмина... Если честно, самому торопиться не хочется - ребятишки всё же забавны.
– Вы правы, Эфронимус, - тон Рафаила не изменился, - не будем торопиться.
По прошествии нескольких дней, встречаясь на лекциях и в библиотеке, приезжие стали запоминать имена и лица друг друга, некоторые делали первые попытки лучше узнать своих сокурсников. Бог весть почему, но особенно настойчивым это желание было у Эрны Патолс, величавой англичанки с горделивыми чертами египетской царицы. На третий день по приезде она, подпирая спиной косяк двери, мерцающими глазами смотрела на свою сокурсницу, рыжую немку Лили фон Нирах, которая, припудрив лицо, застегивала на шее замочек бриллиантового колье и непринуждённо болтала. Вращавшаяся среди отпрысков самых аристократических семей Европы, она была для Эрны, приехавшей из Лондона и не знавшей никого из студентов, неиссякаемым кладезем информации. Лили же о каждом слышала хоть что-то - слушок ли, сплетню, разговорчик, а о некоторых располагала и вполне достоверными сведениями. Эрне не очень-то нравилась эта высокомерная и изломанная кривляка, считавшая, что ей равны разве что Гогенцоллерны, но выбирать не приходилось.
– Мормо? Август? Он родом из Австрии. Его прапрадед сколотил недурное состояние, кое-кто даже считал, что он нашёл философский камень, так вдруг обогатился. Во всяком случае, Августу принадлежат сейчас замок Мормон в Цислейтании, не помню, в Далмации или Галиции, и дом Чемош в Транслейтании, в Венгрии. Или это Хорватия? Впрочем, что за разница? Он считается завидным женихом, хотя...
– Хотя?
– Да кто его знает...
– Лили внимательно оглядывала себя в зеркале, пудря нос, - сплетни ходят разные. Представь, в его огромном замке всего трое слуг, и никто с окрестностей туда - ни ногой. А, впрочем, мало ли вздора люди несут...
– А этот, что с ним постоянно... Нергал, кажется...
– Фенриц тоже далеко не нищий. Я слышала о нём. Веселый малый, гурман и жуир. Кутежи, карты да бордели. В последнее время, говорят, увлёкся наукой.
– А этот, высокий, чернявый...
– Риммон? Он, вроде бы, из Швейцарии. Но они пришлые. Там в роду - тёмная история. Вся родня вымерла в одночасье, дом Риммона как скосило. Сиррах - младший, по праву рождения ему светил бы разве что полковничий чин в армии, а теперь в его распоряжении солидный семейный капитал. Он единственный, кто остался в живых. Погибли его отец, брат и несколько слуг. История там тёмная, очень тёмная. Но сам он очень недурён... В нём что-то есть...- Лили плотоядно причмокнула губами и прикрыла веки.
Эрне на мгновение стало как-то не по себе, но она с равнодушным видом продолжала осторожные расспросы, и, казалось, что предмет беседы занимает её весьма мало.
Лили же болтовня доставляла видимое удовольствие.
– Морис де Невер? Юный Казанова... Очень любит женщин. Когда проездом из Ньевра был в Париже, из борделей, по слухам, не вылезал. Хи! Говорят, его совратила лет в тринадцать камеристка его сестры, а может, шельмец соблазнил её, кто знает? Во всяком случае, красавчик - тот ещё ловелас. Говорят, что однажды он поспорил в Ньевре с приятелем на бутылку перье, что за один вечер обольстит жену местного судьи, славящуюся своей добродетелью. И, представь, выиграл, Вальмон чёртов. А его слава дуэлянта? Замечено, кстати, что сам он не слишком-то вспыльчив, никого никогда не вызывал, но на него самого вызовы так и сыплются. Он убил уже дюжину возбуждённых болванов, чьи подружки, сестры и жёны были в восторге от красавца. На нём же самом - ни царапины, а ведь стрелялись с ним и де Перлон, и Валери - прекрасные стрелки. Забавно, да? А в последнее время Селадона просто сторониться стали - кому охота на пулю-то нарываться?
– И, конечно, долги? Небось, прокутил уже всё, что было в семье?
– Нет. Его отец почему-то имел право пользоваться только процентами с семейного капитала, а завещано всё было Морису. Кроме того, мать Мориса - она из Шатобрианов - оставила ему немалую сумму. К игре он равнодушен, а бабы ему сами на шею вешаются. Правда, он транжирит деньги на наряды, но при его-то состоянии... Красавчик очень, очень мил.
– Лили кокетливо провела щеточкой по бровям, и снова причмокнула алыми губами.