Шрифт:
НА ЗЕМЛЕ ЖИВЫХ
Научи меня, Господи, пути Твоему и наставь меня на стезю правды;
не предавай меня на произвол врагам моим, ибо восстали на меня
свидетели лживые и дышат злобою.
Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых.
Пс. 26, 9-14.
Пролог. Первая половина XVI века.
Sigillum Diabolicum. Клеймо дьявола.
...Узловатые старческие пальцы вцепились в чёрный
Около свежей могилки ребенка Анриетты Леже, умершего через несколько часов после появления на свет, старуха снова остановилась. 'Хорошо сработала Верье-повитуха...' На темнеющем небосклоне уже взошла луна. Неумолчно звенел хор ночных цикад. Из тени ограды выступили люди с лопатами, старуха молча указала костлявым пальцем на могильный холмик.
...При едва тлеющей лучине и огне из печи трудно было рассмотреть лица пятерых, собравшихся около кипящего котла. Бурая смесь то бугрилась огромными волдырями, то вскипала зеленоватой пеной. Старуха долила в котел почти прозрачное масло с темной закопченной сковороды. Варево заклубилось розоватым паром и загустело. Остудив зловонную мещанину, собравшиеся, раздевшись, начали втирать её в кожу.
...Смерть, как бледный всадник Апокалипсиса, казалось, вырвалась из ада. Городишко Шаду накрыла волна ужаса, кварталы заполыхали, целые семьи находили зверски убитыми в постелях в дочиста ограбленных домах. Никто не понимал, откуда пришла беда, лишь однажды в дыму пожарища были замечены тень согбённой старухи с кривой клюкой. Несколько перепуганных горожан утверждали, что перед пожарами по тёмным улицам проносились пятеро волков, но их словам мало кто поверил. Всё, что сумели горожане - послать сына кузнеца в соседний город к епископу с мольбой о помощи.
Город спасло прибытие небольшого отряда инквизиции во главе с человеком с отрешенными глазами цвета цикория, все время ходившим в одной и той же ветхой доминиканской рясе и откликавшимся на имя Рафаил. Пятеро обезумевших горожан были схвачены и водворены в тюрьму, старуха тоже задержана. В её доме нашли закопанными под порогом несколько детских скелетов, а горшки в чулане были заполнены зловонными смесями ядовитых трав да трупиками жаб и летучих мышей. Из пятерых арестантов, бесновавшихся в камере всю ночь, троих наутро нашли мёртвыми. Двое сошли с ума. Старуху городской суд приговорил к сожжению.
Весь городок собрался на площади. Доминиканец торопил палача и призывал собравшихся молиться о милости Божьей к несчастной, отвернувшейся от креста Господня и презревшей безграничность милосердия Божьего. Привязанная к столбу старуха молчала, угрюмыми и тусклыми глазами озирая толпу.
Пламя уже охватило поленницу, когда в толпе появился человек лет сорока в чёрном плаще. В толпе зашептались - уж очень незнакомец резкими чертами - изломанными бровями над сумрачными веждами да крючковатым носом - походил на дьявола. На миг доминиканец и человек в плаще встретились глазами, и в это мгновение раздался жуткий утробный вой старухи, а налетевший невесть откуда порыв ветра разметал искры пламени по всей площади. Попадая на лица и руки собравшихся, прожигая ткань одежды, они опаляли кожу. В суматохе никто не заметил, куда пропал похожий на чёрта незнакомец. Исчез и инквизитор со своим отрядом.
Со смертью старухи бесчинства прекратились. Но отметины от ожогов не исчезли, оставшись на лицах и телах некоторых детей и взрослых тёмными пятнами. Одинаковой и весьма странной формы, напоминавшей маленькую подкову.
Триста пятьдесят лет спустя. Август 1882 года.
...Эфронимус, сумрачный высокий брюнет на вид лет сорока, облаченный в бесформенную тёмную хламиду из струящейся шелковой материи, отчасти скрывавшую его скелетообразную худобу, откинувшись в кресле с бокалом в руках и глядя сквозь него на закат, внешне не проявлял признаков нетерпения. На его лице с крючковатым носом и густыми, словно переломанными пополам бровями, оттенявшими чёрные круглые глаза, застыли бесстрастие и скука.
Сумерки сгущались. Он лениво посмотрел на фитиль. Свеча вспыхнула.
Его гость возник в комнате неожиданно, словно соткавшись из вечернего тумана. Ветхая ряса оттеняла его удивительно бледные и длинные пальцы. Светлые, не то пепельные, не то седые волосы мягко обрамляли спокойное лицо с тонкими скулами и высоким лбом. Фиалковые глаза прибывшего спокойно окинули взглядом хозяина, медленно поднявшегося ему навстречу.
– Вот и вы, Рафаил.
– Они на мгновение замерли друг напротив друга, но ни рукопожатия, ни кивка, ни объятия не последовало. Повинуясь приглашающему жесту хозяина, гость опустился на малахитовый бархат кресла. В позах и жестах собеседников не было явной враждебности. Но и симпатии не замечалось ни малейшей.
– Ну, что, начнём? Я собрал всех. В Меровинге. Их тринадцать. Впрочем, вы и сами знаете.
Гость его чуть устало и несколько болезненно поморщился.
– Не понимаю Вас, - голос Рафаила был глухим и мягким.
– Чтобы уничтожить этих несчастных, вам нет нужды собирать их вместе. Спасать же людские души ангелу смерти несвойственно. Чего вы хотите, Эфронимус? Позабавиться? И почему в Меровинге?
– Их число за века уменьшилось, вы заметили, да?
– словно не слыша, спросил Эфронимус. Рафаил молча кивнул.
– Сколько поумирало в детстве, сколькие не давали потомства, кончали с собой, сходили с ума! Но эта чёртова дюжина, вы понимаете, поросль особая: последыши, появившиеся на скрещениях проклятых родов. Их демоническая мощь огромна. Вместе они могли бы...
Его прервал мягкий, негромкий смех Рафаила.
– Не смешите, Эфронимус. Сила дьявола была бы непомерна, обладай его адепты умением смирять гордыню и ладить друг с другом... Но смирившись хотя бы друг перед другом, они уже не будут адептами дьявола. Они не объединимы. В принципе.
– Да, они попытаются перегрызть друг другу глотки. Но ведь будут и другие варианты.
– Безусловно, но чего вы добиваетесь?
– Помните ведьму из Шаду, Рафаил? Вы говорили тогда о милости Божьей к падшим...
– Рафаил снова молча кивнул.
– Ни вы, ни я не распоряжаемся Его милостью. Но вы говорили о её безграничности... Она распространяется и на этих, не правда ли?