Набат. Книга вторая. Агатовый перстень

Шевердин Михаил Иванович

Ибрагимбек не выдержал.

— Эмиру не видать трона... Пусть торгует своим ка­ракулем в Кабуле. Что упало в пропасть, то пропало.

С нескрываемым любопытством Амирджанов глянул на Ибрагимбека, Касымбек иронически усмехнулся:

— Значит так, мы своим оружием прогоним больше­виков, а потом Энвер-бей займётся... делами эмирата...

— Не совсем так, — подхватил Амирджанов. — Но, нужно понять, что господин Энвербей решил воссесть на трон в Бухарском арке и объявть себя правителем госу­дарства, великий Туркестан...

— На нашей крови и костях, — рявкнул Ибрагимбек.

— Он хочет змею руками другого хватать, — сказал Касымбек.

—

И сделать нашими руками себя халифом всех мусульман Азии, Африки и Европы, — быстро вставил Амирджанов.

— Только дурак или плут торгует после базара. Не бывать... — подавился слюной Ибрагимбек и вдруг вско­чил в гневе. Он топал ножищами, бил себя кулаками в грудь.

— Проклятый Энвер! — выкрикивал он. — От него я совсем диваной стал. Вот, змея, что он задумал. Не бы­вать такому... Мне не нужен ни эмир, ни Энвер. Я сам себе голова... Я не пущу в Кухистан ни халифа, ни Энвера, ни эмира. Инглизы, хо-хо, мои друзья. Я люблю инглизов, инглизы любят меня. Вот!

Он хлопнул лапищей по деревянной кобуре маузера.

— Да не будет невежливостью с моей стороны, — спросил Касымбек Амирджанова, — кто вы и откуда у вас такие сведения?

— Я прибыл к вам сюда по уполномочию деятелей великого Турана из Ташкента. Наш центр направил нас для того, чтобы мы могли в личных встречах и разгово­рах обговорить все важные и серьёзные дела и вопросы. Отсюда мы отбудем в Мазар-и-Шериф и встретимся с английскими резидентами и господином Махмудом Тарзи.

Касымбек, все еще колеблясь, заметил:

— Инглизы не хотят халифом Энвера.

— Пусть халиф сидит в Стамбуле, — проворчал Иб­рагимбек, — здесь ему делать нечего. Ну, хватит...

Не сказав ни слова на прощание, он ушёл. Амирджа­нов проводил его глазами. Улыбка покривила губы Касымбека.

— Инглизы играют нами, точно в детские куклы. От всех пустых речей становится стыдно. Увы, достаточно позвенеть перед нашим носом золотом, и мы идем за ними, словно верные псы. Энвера инглизы не любят, все знают, что Энвер всегда был врагом инглизов, что душа Энвера с «джерманами». Но Энвер пришел в Бухару, и инглизы сказали: «Хорошо — пусть!» И вот «упавший в реку хватается за дно». Теперь Энвер в ослеплении славой так хочет стать халифом, что обнимается с зме­ей-Англией. А что думают инглизы? А в Индии кто жи­вет? Мусульмане! Они ненавидят инглизов! Ага! Ингли­зы боятся Энвера. Они боятся, что мусульмане восстанут против них, и когда Энвер сделает своё дело, они его... А!

— Вам нельзя отказать в проницательности, почтен­нейший Касымбек. Но значит ли, что дело мусульман мы можем забыть, как... как забыл он... — Амирджанов гля­нул на дверь, за которой скрылся Ибрагимбек... — Когда победа будет в наших руках, тогда...

— Тогда посмотрим, — быстро закончил мысль Ка­сымбек.

— Совершенно верно, — хлопнул себя по коленям Амирджанов, — тогда посмотрим. Мы можем рассчиты­вать на вас, не правда ли? А сейчас надо всем получать помощь от инглизов и... помогать Энверу.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Да, позвольте, вы не скажете, что думает ишан Кабадианский Музаффар? — спросил Касымбек.

— Он с нами... Мне так сказали, — убежденно оветил Амирджанов, но странная усмешка на изуродованных болезнью губах Касымбека вдруг вызвала у него сомне­ния, и он далеко уж не так твердо протянул: — С кем же ему быть? Или…

— Никто не знает, — с раздражением ответил Касым­бек. Отвратительное лицо его совсем перекосилось в злобной гримасе. — Одно известно: ишан — друг ингли­зов. Богатства у него несметны, сила его несметна, всё оружие оттуда идёт к нему, но он сидит в своём Кабадиане и молчит...

— Оружие необходимо именно сейчас... Я поеду в Кабадиан и поговорю с ишаном.

Амирджанов и Касымбек остались очень довольны друг другом.

Но Ибрагимбек остался недоволен. В тот час, тогда Амирджанов и Касым-бек хлопали друг друга по плечам и от души наслаждались, каждый про себя, сво­ими дипломатическими способностями, Ибрагимбек под­нял своих локайцев, и вся пятитысячная орда ушла через Сурхан в Локай на родину Ибрагим-бека. Так Энвербей лишился своего первого помощника, а вместе с ним и на-иболее воинственных, безропотных и отчаянных в сво­ей дикой храбрости и смелости воинов. Ибрагимбек окончательно откололся от энверовской армии и с того дня стал действовать самостоятельно.

И не вздохнули ли облегченно далеко за тысячи верст от Кухистана на берегах Темзы тайные дирижеры бас­маческого движения, когда узнали про поступок Ибра­гимбека.

Шёл ожесточенный бой на Тупаланге.

Как известно, Тупаланг, небольшой приток реки Сурхан, недаром прозван — Тупаланг — Суматошный, Бешеный... Да и как только не называет народ бес­путную речонку! Если ехать зимой, то можно и не заметить реку Тупаланг, — так скромно и тихо ведёт себя она; тихонечко струит прозрачную водичку среди камней гальки; в ином месте только чуть-чуть кони помочат свои копыта, а ежели захотят на ходу напиться, то долго ты­кают свои бархатные губы в мелкие лужицы и недоволь­но фыркают и дуют на них, чтобы песок не попал вместе с водой в горло. В зимние месяцы через Тупаланг ника­ких бродов искать не нужно. Путешественник с интере­сом поглядит на глыбы красноватого гранита величиной с хорошую кокандскую арбу и, посмотрев с удивлением на далёкие запорошенные снегом горные вершины, подума­ет: «Эге, неужели это оттуда?! Видать, стихия тут изряд­но бушует». И путешественник прав. В дни летнего паводка, особенно во вторую половину дня, когда талые воды добегают от гор до среднего течения Тупаланга, река из тихого ручейка превращается в разъярённого тигра. Она рвёт и мечет, разлившись на версту в ширину, тащит валуны, гремит и грохочет. Энвер и расчитывал, как он доложил на совещании, на этот «благоприятный природный фактор».

— С севера непроходимые горы, на юге река Сурхан. Красные рванутся к Тупалангу, влезут в мешок. Мы их уничтожим. Устроим им Канны. Доктрина Шлиффена непогрешима. Мой учитель Фон дер Гольц-паша так подготовил мешок английскому корпусу в Месапотамии под Кут-эль-Амарной...

Басмаческие военачальники сидели скучно, смирно, устремив на Энвербея свинцовые взгляды и болезненно морщили лбы. Курбаши и понятия не имели о Каннах, ничего не слышали о Шлиффене и Кут-эль-Амарне, а в их мозгах тяжело ворочались неприятные мысли: «А ку­да девался Ибрагимбек? Хитёр! А где Касымбек? Куда девались дарвазцы Ишан Султана? Не пора ли и нам, пока не поздно, повернуть коней».

Энвербей бегал перед ними, жестикулировал и убеж­дал, убеждал. Нельзя отказать было Энвербею в красно­речии. А потом... всё же он зять халифа правоверных, всё же он известный генерал, всё же эмир бухарский назначил этого щупленького, вертлявого турка команду­ющим, и он сумел превратить расползающиеся во все стороны разбойничьи банды в войско, от которого, когда оно движется, дрожит земля и в котором чувствуешь себя сильным, храбрым, могучим. И каратегинский бек Фузайлы Максум вздыхал в ответ на свои мысли и с тоской смотрел в рот Энвербею. А тот говорил, го­ворил.