Набитая рука
Шрифт:
— Да! — дерзновенно ответил Въюбкин, пряча, однако, газету.
Начальник грозно и молча исчез, а Въюбкин покраснел в одиночку, поглядел в окно, вздохнул, сходил в коридор, покурил, потоптался возле стенгазеты «За проект!» и вернулся к кульману, уселся за проект.
С тех пор и повелось. Стал Въюбкин как бы чуждаться, сторониться, выпадать из коллектива. Ну, а коллективу-то, если он здоровый, разве не наплевать на вздорного отщепенца? Наплевать. Дементьева с Терентьевой, и те целомудренно охладели
Вот и в прошлый понедельник. В прошлый понедельник так противно занепогодило, задождило, что в отделе с утра было грустно и всем коллективом хотелось в пампасы. Или в Крым. Плохо только, никто не знал точно, где эти самые пампасы простираются, а Дементьевой с Терентьевой показалось даже, будто разговор специально для них затеян, чтобы разыграть их от скуки. Тогда они категорически заявили: бросьте, дескать, ваши штучки, нас пампасами не проведешь, мы давно и точно знаем, что пампасы — это широкие полосы на брюках у генералов. Коллектив всхохотнул было сначала, ко потом опять скис, потом распался, а потом и вовсе разбрелся кто куда.
Кроме погоды, сказывалось и отсутствие Володи-балагура, который сидел в кладовой, резал там кальку для чертежей. Вообще-то начальник отдела хотел послать туда Дементьеву с Терентьевой, но те наотрез отказались: не для того они институт кончали, чтоб кальку резать. Хуже других они, что ли? Не миновать бы деловых препирательств, не выручи всех Володя. Он тоже был не хуже других, но он был покладист и, сказав «Ладно. Я пойду», пресек закипавшую междоусобицу. Однако вот его-то теперь и не хватало…
…Въюбкин знал о пампасах гораздо больше Дементьевой с Терентьевой. Он знал все, но вместо того, чтобы помочь коллективу в затруднительную минуту, он до самого обеда нехорошо возился с проектом.
А после обеда все прямо ожили оттого, что сквозь тучи протолкалось солнце, и оттого, что появился Володя.
Включили кофеварку. И, пока ждали кофе, Володя вверг присутствующих в жгуче злободневную дискуссию, в которую ввязались еще и технологи из соседней лаборатории, зашедшие по какому-то, кажется, делу.
Что интереснее смотреть, футбол или хоккей — вот как недвусмысленно ставился вопрос.
Одни говорили, что хоккей, потому что хоккей эмоциональнее. Другие — что футбол, потому что футбол интеллектуальнее.
— Я помню, — рассказывал Николай Иванович, — когда еще не было стадиона в Лужниках и даже стадион «Динамо» еще не реконструировали и туда ездили не на метро, а на трамвае или же на автобусе, а я так и вообще жил тогда в деревне… Знаете, есть под Москвой такая речка Вертушинка?..
Тогда Дементьева с Терентьевой сказали, что хоть футбол, хоть хоккей — одна чушь, а Васнецов сказал, что интереснее всего покер. Только не тот, который игра в кости, а тот, который в карты.
Но в покер никто не играл.
— А в «храп»? — спросил Васнецов.
А о «храпе» и вовсе не слышали.
— Это тоже в карты, — просветил Васнецов. — Игра с виду простенькая, но эмоций, я вам доложу!.. Если нервами своими не владеешь, лучше и не садись!.. У кого есть карты?
Карт ни у кого с собой не было. Васнецов вздохнул и вынул из кармана свои, новенькую колоду.
«Храпу» Васнецова обучили в северной командировке, где он проиграл столько, что Володя не смог его потом выручить деньгами сам и вынужден быт занимать там, как говорится, и сям. Володе давали.
Ну, так вот. Перетасовал Васнецов свою колоду и предложил для примеру сыграть в «храп» не на деньги, а на спички.
Заиграли. Увлеченно запроизносили непонятные Въюбкину термины, но только Въюбкин все равно никак не показал своего интереса. Он даже, наоборот, открыл окно и высунулся на улицу. На улице пятнисто высыхал асфальт, а прямо под окном стадо голубей ело кашу из грязных корытец.
Въюбкину почему-то стало жалко голубей. Он достал из стола два бутерброда с котлетами, котлеты сжевал сам, а ломти хлеба стал кидать голубям. Но голуби хлеб не трогали — каша была вкуснее, — зато на хлеб лрипорхали воробьи и разодрались. То один, то другой пробовал утащить кусок в сторонку, но крупно ломанный хлеб всякий раз оказывался не по силам.
Тогда Въюбкину стало жалко воробьев, и оставшийся хлеб он кидал уже мелкими кусочками.
— Товарищ Въюбкин! — сказал вдруг весомый голос.
— Да, — сказал Въюбкин, оборачиваясь.
Перед ним стоял начальник отдела и осуждал его взглядом.
— В рабочее время!.. — подтвердил свой взгляд словами начальник отдела.
— Да, — не заспорил Въюбкин. — Но только я уже все закончил.
— Да?! — сердито удивился начальник отдела.
— Да, — колебнувшись, подтвердил Въюбкин.
Начальник унес чертежи и расчеты, и два дня Въюбкин дожидался нового задания.
В четверг в столовой к нему подсел Володя и радостно сказал:
— Ты, брат, не горюй!
Въюбкин не понял.
— Не расстраивайся, — пояснил Володя. — Мне однажды тоже прогрессивку забодали.
Въюбкин не понял.
— Только я не помню, почему. Наверное, тоже чего-то переврал в проекте. И выговор — на стенку, кнопочками… А, вот за что: я на работу опоздал — часы на десять минут отстали. Смехота! Неуважительнее причины и не выдумаешь! А у тебя просто опыта маловато, вот ты и насшибался в расчетах.
Въюбкин понял.
— Тебе вообще не стоило браться за это дело, — продолжал Володя. — Там даже исходных данных маловато для расчетов, за ними еще к заказчику надо ехать.