Наблюдатель
Шрифт:
– А ты?
– Я - это я.
Майя мягко ткнулась мне головой в плечо.
– Я боюсь за тебя. И, в конце концов, ты дал сигнал «SOS». Придется меня терпеть.
Мы помолчали. Было так тихо, что эту тишину не хотелось нарушать. Майя слегка дрожала от напряжения, хотя всеми силами старалась выглядеть спокойной.
– Он может сегодня и не прийти, - сказал я.
– У меня нет уверенности, что он вообще придет. Может быть, он уже далеко.
– Но все постояльцы на месте, - возразила она.
– Это необязательно постоялец. А барахло, - я кивнул на черную одежду, - кость для приманки.
– Ты просто меня успокаиваешь. И себя заодно. И наверняка ты уже знаешь, кто этот ниндзя, но боишься сказать. Разве нет?
И неожиданно для себя я ответил:
– Наверняка я знаю только одно: он не умеет играть в шахматы.
Через некоторое время из темноты послышался ее робкий голос:
– Почему?
– Ты просматривала материалы по делу Ракши Бамира. Помнишь шахматный столик?
– Помню. Ракшу разгромили наголову, а ведь он был отличным шахматистом.
– Есть такая восточная легенда. Два великих мастера кэндо встретились в поединке. Каждый из них одержал столько побед, что успел забыть горечь поражений. Им не было равных по стойкости духа, крепости рук, остроте взгляда. И тот, и другой легко могли извлечь меч из ножен и рассечь надвое каплю воды, прежде чем она упадет на землю. И вот они встали друг перед другом и посмотрели друг другу в глаза. Они стояли как каменные целый день с рассвета до вечера, и ни один не сделал ни малейшего движения. Потом один из них вдруг встал на одно колено, поклонился своему сопернику и сказал: «Я признаю свое поражение. Ты победил».
– Красиво, - тихо сказала Майя.
– Красиво. А главное, эта легенда точно отражает суть вещей. Ведь что такое поединок, хоть в шахматах, хоть в боевых искусствах? Это балансировка на острие ножа. Победить - означает поймать ту самую долю секунды, когда противник расслабится, допустит ошибку, и тут же использовать ее. Но что делать, когда противник настолько совершенен, что не допускает ошибок? Тогда поединок идет уже на более высоком уровне, где господствуют лишь потоки мыслей и энергии. Обычному человеку такое недоступно. Фехтовальщикам из легенды не нужно было скрещивать мечи. Им достаточно было посмотреть друг другу в глаза, чтобы понять, кто сильнее. Ракша Бамир был отличным шахматистом. Если бы он встретил соперника более высокого класса, он просчитал бы комбинацию на десять ходов вперед и сдался гораздо раньше. Он не стал бы с ослиным упрямством доигрывать безнадежную партию, потому что это считается дурным тоном.
– Но, может быть, у Бамира все же была надежда на выигрыш?
Я с сомнением покачал головой.
– У него на доске оставались всего две фигуры - король и пешка. Нет, Майя, он не надеялся выиграть. Он был уже мертв, когда убийца решил создать впечатление, будто именно он выиграл эту партию. Премудрости ему были незнакомы, он просто расставил на доске побольше своих фигур и как можно меньше чужих.
– Адель… - ахнула Майя.
– Вполне возможно. Ракша Бамир, по ее словам, учил ее играть, но неизвестно, каких успехов на этом поприще она добилась. Психологически Адель могла расставить фигуры, желая отомстить уже мертвому любовнику, Но я голову даю на отсечение, что простерилизовала их не она. В лучшем случае Адель стерла бы отпечатки пальцев.
Майя чуть заметно усмехнулась: - Ты невысокого мнения о ней.
– У меня сейчас нет права на более или менее высокое мнение, - с досадой ответил я.
– Мнение - вещь субъективная, для меня это слишком большая роскошь. По коттеджу ходит не просто убийца. Ситуация гораздо серьезнее. Его могу остановить только я. Поэтому и об Адели, и обо всех остальных я должен судить объективно: есть алиби - нет алиби. О психологии Ларченко рассуждать, конечно, интересно, но если она убийца, то должна быть великолепной актрисой, и тогда все мои умозаключения окончатся в крематории.
– А я? Меня ты не ставишь в расчет? Я не могу быть этим ниндзя?
– Можешь, - вздохнул я.
– Но мне почему-то не хочется об этом думать.
Она, едва касаясь, провела рукой по моему бедру, и я помимо воли почувствовал возбуждение.
– Интересно, все мужчины такие эгоисты?
– Наверно. Но я самый эгоистичный из всех, - улыбнулся я.
– И к тому же хвастун. Почему ты…
Одной рукой я зажал ей рот, второй довольно чувствительно пихнул ее к нише в стене. Реакция у нее, слава богу, оказалась хорошей - она не стала сопротивляться, а сама скользнула в темноту и встала неподвижно с пистолетом в руке.
По коридору, стараясь ступать неслышно, шел человек. Я не мог видеть его лица, потому что ближайший источник света, маленькое окно, находилось в самом конце коридора, и на меня двигался черный силуэт. Убийца, прошедший подготовку, которая и не снилась обычному человеку.
Жертва выбрана. Сейчас он подойдет, назовет код, запустит линию доставки, наденет свою амуницию. Никто, даже рота охраны, не в силах помешать ему. Смогу ли я его остановить?
Я мягко опустился на пол, стараясь стать незаметным. Черная повязка закрыла мое лицо, оставив только глаза. Невидимка ждет невидимку.
Майя плавным движением подняла пистолет дулом вверх на уровне плеч справа от себя и замерла. Мне показалось, что я разглядел бисеринки пота у нее на лбу. Волна нежности прокатилась из моего сердца. Майечка, сколько бы я отдал, чтобы ты сейчас мирно посапывала у себя в номере в мягкой постели. Не женское это дело - стоять вот так, сжимая оружие, и ждать, когда тебя, мертвую, искалеченную, отшвырнут с дороги, как куклу. А ниндзя так и сделает, что ему…
Десять шагов. Девять. Восемь.
Я вжался в стену, спружиненный в ожидании броска.
Два шага.
Один.
Он прошел мимо, даже не повернув головы и не догадываясь, по-видимому, что дуло Майиного пистолета настороженно смотрит ему в затылок. Вот он подошел к оконцу линии доставки и заглянул туда.
И мне неожиданно стало очень жаль самого себя, просто до боли. Потому что очень красивая девушка Майя стучалась в мой пустой номер, пока я разглядывал тут тряпье, словно дите - новогоднюю елку. Майя сама отыскала меня в темном коридоре и прижалась ко мне доверчиво, как котенок. А что сделал я? Я, как идиот, пуская слюни от самодовольства, рассуждал о премудростях шахмат. Ради чего, спрашивается?