Наблюдатель
Шрифт:
По ночам ему удавалось избавиться от воспоминаний. Он мог прогнать их и днем, во время напряженной работы. Но на месте преступления было нечто особенное: запах или ощущение смерти настолько сильное, что картины из прошлого, слишком живые и яркие, воскресали в его памяти, и он не мог с этим смириться. Ее остекленелые глаза, неуклюже распростертое тело, скрещенные и закоченевшие ноги… Она лежала на боку, как опрокинутая статуя, а лужа крови растекалась к ванне, где неподвижно сидела маленькая Грейс, зажмурив глаза, закрыв руками уши и слегка покачиваясь.
Когда смотрел на эти жертвы, как, например,
Макдермотт пытался избавиться от чувства вины. Временами он выплескивал свой гнев на Джойс, винил за то, что она ушла в себя, хотя в глубине души понимал: она не была такой уж одержимой.
Но в большинстве случаев он находил правильную мишень. Макдермотт понимал: будь он повнимательнее, раньше заметил бы произошедшие с женой изменения. Он должен был тщательнее следить за ее лечением.
В том, что случилось в ночь перед ее смертью и на следующее утро, ему некого больше винить.
Однако несмотря ни на что, он и не помышлял оставить работу. При желании он мог найти весьма веский аргумент: детектив, который занимается расследованием убийств, но не может находиться на месте преступления, подобен акробату, который боится высоты. Но он сын и внук полицейских. Он всегда хотел этим заниматься. Это единственное, что он умел делать. И у него здорово получалось. Как бы там ни было, он оставался хорошим полицейским.
Да, он хороший полицейский с крепкими нервами и прекрасной интуицией, но при всем при этом не заметил, как жена медленно сходит с ума.
— Все это, — проговорила Столетти, — не имеет смысла.
Макдермотт вздрогнул, словно только что вышел из транса:
— Что?
— Я ничего не понимаю, Майк. Это так странно…
Макдермотт вздохнул и уселся на стул.
— Ладно. Поговорим о деле.
Теперь он был на своей, хорошо изученной территории.
— Как он вел себя во время допроса Олбани? — спросил Макдермотт.
— Прекрасно. Просто замечательно. — Она замолчала. — Когда мы попытались разговорить профессора, он преуспел в этом деле намного лучше меня. Ему удалось узнать об аборте и беременности.
Макдермотт задумался.
— Думаю теперь, когда нам стали известны новые сведения, этот допрос предстает перед нами в ином свете.
В переговорную комнату вошел детектив Коэссл. Он распахнул свой блокнот:
— Майк, электропилу «Трим-метр» продают всего шесть розничных магазинов. Но за последние три месяца не продано ни одной.
— Спасибо, Том, — проговорил Макдермотт. — Но вы попросили сообщить, если кто-то попытается купить ее?
— Разумеется.
Когда детектив вышел, Макдермотт и Столетти вернулись к прежней теме.
— Постарайся не сосредоточиваться на личных эмоциях, — посоветовал он напарнице.
Столетти бросила на него подозрительный взгляд. Разумеется, она заслуживала лучшего обращения. Несмотря на ее предвзятое отношение к Полу Райли, Макдермотт считал, что Столетти — хороший полицейский. Впервые за время службы у него оказалась в напарниках женщина. Поначалу он был не в восторге от такого назначения, но Столетти стала самым лучшим его напарником за все время работы в полиции. Отсутствие
— Вопрос в том, — заметила Столетти, — связано ли новое убийство с предыдущими. Или это совпадение.
Он кивнул:
— В совпадение верится с трудом.
— Но это означает, что убийца — Пол Райли, — выдала она.
Детектив Бэкс заглянул в комнату:
— Шеф, у нас новости о Фреде Чианчио. Вы должны взглянуть на это.
— Мы продолжим позже. — Столетти посмотрела на Макдермотта. Они оба поднялись со своих мест. Макдермотт придержал ее за руку у двери.
— В лаборатории должны сохраниться результаты анализов, взятых у Бургоса, не так ли?
Столетти кивнула. У окружного отдела криминалистики имелся большой архив, который находился на западе города.
— Теперь у нас гораздо больше возможностей, чем в 1989 году.
Она одобрительно посмотрела на него.
— Вы хотите провести тест на ДНК у Терри Бургоса и его жертв?
— Да, — ответил Макдермотт. — И мы не будем ждать два месяца, Рики. Поторопи их. Сошлись на коммандера. Скажи, это дело первостепенной важности.
На пристани Гвендолин повернула большое колесо, прикрепленное к катеру. Я предложил ей помощь, но она отказалась. На ее лице появилось знакомое напряжение. Когда катер оказался на воде, она обернулась и посмотрела на меня так, словно хотела дать мне еще один шанс. Возможно, угадала, о чем я думаю, по выражению моего лица.
— Вы не любите воду?
Шелли вопросительно посмотрела на меня, стараясь скрыть улыбку. Она прекрасно знала, что у меня проблемы с плаванием. Проще говоря, я не умею держаться на воде. Я правильно двигаю руками и ногами и все равно постоянно иду ко дну. Однако в тот момент я был готов сделать что угодно, даже перелететь на дельтаплане через Анды, лишь бы разговорить Гвендолин.
Мы сели в катер, и она завела мотор. Катер был длинным, с плоской палубой, сиденья и перила по краям обтянуты белой кожей, спереди находились штурвал и приборная доска. К днищу катера было прикреплено нечто напоминающее большие лыжи, и он смахивал на гигантские водные санки.
— Это понтонная лодка, — пояснила она, выплывая из-под зеленого навеса. — Так, значит, вы осудили Бургоса? А теперь вы адвокат Гарланда.
Мне не понравилось, как она связала эти два имени. У меня возникло чувство неловкости. Примерно то же самое в свое время сказала мне Эвелин Пенри.
— Да. У него все хорошо, — добавил я, хотя она и не спрашивала.
— Не сомневаюсь, — пробормотала Гвендолин.
Я немного успокоился. Прохладный ветерок освежал, и жар от солнечных лучей уже не казался невыносимым. Мы заплыли на середину огромного озера, затем она остановилась и переключила мотор в нейтральную позицию. Вода зарябила сильнее, но понтон стоял ровно — без сомнения, это было одним из преимуществ данной модели. Я посмотрел на стоящие вдоль берегов коттеджи. На мостках и на большой водной горке играли дети. Крики людей, которые катались на водных лыжах или на катерах, вторили реву моторов и эхом разносились вокруг нас.