Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения
Шрифт:
Сейчас мы можем ездить куда угодно и на какой угодно срок. Более того, мы знаем точно, что нас примут обратно. А ведь было время, когда желание покинуть нашу страну приравнивалось к предательству, и если ты уехал на «гнилой Запад», скатертью дорога, обратно тебе путь заказан. И уезжали, покидая родину, со слезами и пониманием, что это — навсегда. Кто по идейным соображениям, кто — в поисках счастливой, более обеспеченной материально жизни: «Запад, конечно, гниёт, но зато какой запах!»
Разумеется, ехать-то мы сегодня можем, но эта возможность серьёзно ограничивается толщиной нашего кошелька.
Поучительная
Но есть и другой вариант, прямо противоположный. В чужой стране, где ты только временный гость, можно куролесить, особенно если есть деньги. В одном старом фильме герой насмешливо восклицает, видя, как рвётся в западный мир русская хабалка: «Пустите! Пустите Дуньку в Европу!» Вот такая нынешняя дунька, уверенная, что её деньги откроют перед ней все двери, хамка с тугим бумажником, и создаёт русским отвратительную репутацию на благопристойном Западе. Нуворишей не любят нигде.
КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС
Само выражение «квартирный вопрос» стало популярным после выхода великого булгаковского романа. Но сам-то квартирный вопрос был проклятием русского горожанина испокон веков. Редкий роман XIX века обходится без описания жалких меблированных комнат и доходных домов, жилищ бедняков и мелкого люда. Теснота там была ужасная, про антисанитарию и говорить нечего, клопы и тараканы являлись постоянными спутниками жизни. Было множество и просто бездомных бродяг, ночевавших где-нибудь на свалке или вблизи речных причалов: так легче утром найти себе работу грузчика или бурлака. Впрочем, просто вспомните «На дне» Горького, и картина станет наглядной.
После революции 1917 года квартиры и дома богачей поступили в распоряжение бедноты, но ситуация стала много хуже, потому что в города хлынули голодные, разорённые крестьяне, и жилья опять стало катастрофически не хватать. Появилось понятие коммунальной квартиры, когда там, где недавно комфортно проживал какой-нибудь врач с женой и двумя детьми, поселилось несколько шумных семей с множеством ребятишек. Просторные комнаты спешно делились фанерными перегородками на крошечные комнатушки, а иногда одну семью от другой отделяли одеяла или простыни, повешенные на верёвки. Популярна была так называемая коридорная система, типа дешёвой гостиницы. Помните Высоцкого: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная»?
Драмы, которые разворачивались в этих коммуналках, иногда носили даже трагический характер. Перечитайте главу о Вороньей слободке у Ильфа и Петрова или рассказы Зощенко, там всё описано в комическом ключе, но на деле обитателям пресловутых «слободок» было не до смеха.
Правда, делались попытки выдавать это кошмарное жильё за коммунистическое «завтра». Мол, вот придёт (уже
Помню чьи-то стихи, в которых рассказывалось, как жильцы коммуналки совместно решали все свои проблемы. Стихи кончались так:
Не во всём ещё мы идеальны, Трудно быть абсолютно новым, Но квартира у нас коммунальна В полном смысле этого слова!Прекрасный пример выдавания желаемого за действительное. На деле нередко жильцы, вынужденные пользоваться общей кухней, общей ванной и общим туалетом, буквально ненавидели друг друга, писали на соседей жалобы и доносы. Каждый мечтал отделаться от соседа, получить его комнату. Именно это имел в виду булгаковский Воланд, когда сказал, что москвичей испортил квартирный вопрос: в жажде обрести более просторное жильё пробуждались самые низменные стороны человеческой души.
Старики ещё помнят входные двери коммуналок, на звонке которых было написано что-нибудь вроде: «Ивановы — один звонок, Петровы — два длинных и один короткий, Сидоровы — три коротких звонка» и т.д. Да и внутри у каждого был свой выключатель в ванной комнате (если такая была), в туалете и на кухне: с какой стати я буду переплачивать за электричество, если хожу в туалет реже, чем Марья Ивановна?!
А получить комнату можно было только при помощи государства. О, это мощное оружие в руках советской власти! Хочу — даю, хочу — отбираю. Надо ли говорить, что тоталитарный режим вовсю использовал такое преимущество. Ведь угроза лишить человека жилья совершенно зажимала ему рот. Человек был «прописан», то есть зарегистрирован, по такому-то адресу, его легко в случае необходимости найти, а если надо, то и лишить прописки — самое страшное, если не считать ареста.
Неугодного человека можно было запросто выселить из города в двадцать четыре часа, а угодного, наоборот, так же быстро поселить на освободившуюся площадь. Вся жилплощадь принадлежала государству, и максимум, что можно было сделать, это поменять свою комнату на чью-нибудь.
Если вы хотели получить «жилплощадь» (отвратительное казённое слово), вам следовало «встать в очередь». Поскольку новое жильё почти не строилось, такая очередь могла длиться годами и даже десятилетиями вдруг кто-нибудь умрёт, и вы получите его «квадратные метры».
Впрочем, как сказано в знаменитой повести Дж. Оруэлла «Скотный двор», «все животные равны, но некоторые равнее». Партийные функционеры и приближённые к ним получали большие, комфортабельные квартиры в новых домах, хорошо заметных в городах своей вычурной архитектурой, немного напоминавшей классицизм XIX века, но гораздо менее гармоничной. Простым россиянам при взгляде на эти помпезные дворцы оставалось только завистливо вздыхать.
Достоинства такой системы состояли в том, что жильё было почти даровым, квартплата измерялась несколькими рублями. С другой стороны, ведь это означало, что и ремонтировать такие квартиры было не на что.