Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля
Шрифт:
Но в этот момент глаза Кристиен загорелись. Казалось, еще немного, и она набросится на старуху с кулаками. И костлявая рука взметнулась в воздухе. Да, она вспомнила! Солдат сидел долго, он ждал, пока девочка заснет, – так трудно ему было оставить свою дочь. Он как мог оттягивал момент расставания.
Он выглядел совсем молодым, почти мальчик, с золотыми, как солнце, волосами и глазами голубыми, как земляные орхидеи. Он обещал всем, в том числе и кухарке, что вернется за своей анакой. Он любил свою ньяи и ее ребенка, очень хороший «оранг бланда». Ничего подобного кухарка не могла припомнить на своем веку.
В тот год, когда кухарка умерла, сестра
Так в четырнадцать лет Кристиен навсегда ушла из монастыря. Урсулинки честно выполнили данное солдату обещание, хотя так и не получили от него ни единого флорина. Девочка знала грамоту и умела считать, говорила по-голландски и прошла конфирмацию. Теперь она снова пересекла границу и ступила на территорию белых.
Когда Кристиен исполнилось пятнадцать или шестнадцать лет, она вышла замуж за белого мужчину – во всяком случае, отчасти белого. Он был намного старше ее и имел сына от туземки, почти ровесника Кристиен. Этот человек заинтересовался Кристиен, как только увидел ее в доме, где она служила, а история с солдатом и вовсе его заинтриговала.
В результате мужчина взял девушку в свой дом, находившийся неподалеку от монастыря урсулинок. Он занимался частным извозом, имел нескольких лошадей и повозок-докаров. После женитьбы дела его пошли в гору, и семья переехала в большой дом на берегу Золотой реки.
И на новом месте Кристиен думала только о том, что теперь солдату по имени Дирк Феннема будет не так просто отыскать свою дочь.
Один ребенок в доме уже был. Кристиен родила еще пятерых.
Она редко выходила на улицу и целыми днями сидела в своей комнате за задернутыми шторами, слушая шум города, течение реки или доносившиеся издалека звуки музыки. Ее лицо обрюзгло, взгляд стал еще более рассеянным, она очень много спала.
Теперь Кристиен жила в роскошном особняке с множеством слуг. Общество европейцев по-прежнему ее пугало, и вскоре Кристиен перестала появляться на балах и приемах. Ее супруг ходил туда один. У него была смуглая кожа и грубые, словно вырезанные из дерева, черты лица. Возможно, он и сам полагал, что женщине больше пристало сидеть дома, хотя и дал образование всем детям, включая девочек.
Один из его сыновей – спокойный и обстоятельный молодой человек – стал владельцем знаменитой аптеки «Свобода». Другой приобрел кинотеатр на одной из главных улиц и считался легкомысленным. Третий сын Кристиен со временем стал работать в страховой компании. Я имею в виду того самого дядю Леонарда, что удил рыбу на мосту в Эльхольмсвике в не по размеру широких штанах. Это его женой была тетя Лейда с бархатистыми карими глазами.
Кристиен родила двух дочерей, одна из которых отличалась особенной красотой. Анна имела белый цвет кожи и совсем не походила на мать. На фотографиях она всегда выглядит печальной. Она вышла за высокопоставленного чиновника в Суракарте и жила в большом доме, который правильнее было бы назвать дворцом, с белыми воротами и роскошным садом. Они с мужем часто устраивали приемы. Спустя несколько лет после замужества Анну поразила душевная болезнь – после того, как она заразилась сифилисом от супруга.
Младшая из дочерей, моя бабушка, которую звали Линтье, тоже была красива. Дедушка называл свою жену «розой Сурабаи» и гордился ею, как бедный мальчик, завоевавший руку принцессы и полцарства в придачу. Но сама Линтье всегда переживала из-за цвета своей кожи, более темного, чем у братьев и сестер. Однажды она выбила стакан из рук служанки только потому, что лицо той было светлее.
Мне понятно, почему бабушка не любила вспоминать о своей матери. В душе Кристиен была тоска, которую Линтье чувствовала и в себе. Тем не менее она выучилась на машинистку, овладела стенографией и английским языком и устроилась в контору маклерской фирмы, хозяином которой был Оскар.
Там Линтье сидела у него в приемной и печатала. Мимо нее с утра до вечера носились маклеры с прайс-листами и последними новостями с биржи, а за дверью за ее спиной сидел дедушка Оскар, к тому времени уже обрюзгший и полысевший, с сигаретой во рту.
Однажды на пороге конторы появился младший брат владельца, худой и смуглый, как даяки, среди которых он много лет прожил в джунглях, где так и не смог расстаться с мечтой о живописи. Он так и не скопил денег на билет домой, потому что, за что бы ни брался, ничего не удавалось. Между тем его возраст приближался к сорока. Он мог бы писать восхитительные картины, потому что находился в красивейшем уголке земного шара, и внутри него вызревали тысячи пейзажей, ни один из которых так и не выплеснулся на полотно. Но как он жил? Как туземец и авантюрист, бесшабашный искатель золота с «кольтом» за поясом, наподобие моряков из Сингапура и Гонконга, китайцев, малайцев и проходимцев из Австралии.
Он общался с даяками и, вероятно, их женщинами. Жил в их деревнях, где так и не нашел времени добраться до холстов и красок. Зато с веслами управлялся не хуже даяка, бил рыбу копьем с форштевня, свободно говорил на пяти или шести местных наречиях и мог обращаться с землечерпательной машиной и другими необходимыми для добычи золота механизмами.
Но во время путешествия вдоль линии экватора от Понтианака, столицы речных богов, до Сурабаи, города крокодилов, он только и делал, что сидел на палубе, обхватив руками голову. Землечерпательная установка лежала на дне реки Капуас, и надежды вырваться из этого заколдованного круга оставалось все меньше.
Закат догорал, как бывает в этих широтах, подобно лампе, в которой кончается масло. Последние лучи солнца, яростные и отчаянные, сужались до ослепительных искр и бликов, озарявших уже опустившуюся темноту. Абель явился в контору к брату, чтобы обсудить с ним дела. Ведь не кто иной, как Оскар, вложил деньги в его неудавшееся предприятие на реке Капуас.
Абель был смугл, как даяк, и гибок, как мальчик, никто не мог быстрей него взобраться на мачту. Он пришел к Оскару с пустыми руками, точнее, с жестяным чемоданчиком, где лежали счета и другие бумаги, свидетельствовавшие о его крахе. Высокий и стройный, он щурил спокойные голубые глаза, пытаясь привыкнуть к темноте помещения, и неуклюже топал грубыми ботинками. Лишь приглядевшись, можно было понять, что он не молод. Проникаясь осознанием этого факта, Абель вдвойне тяжело переживал свое поражение.
В этот момент он встретился глазами с Линтье.
Она оторвалась от печатной машинки, чтобы посмотреть, кто пришел. Потом подняла руку, чтобы поправить воротник на смуглой шее, и взглянула ему прямо в лицо, серьезно и с любопытством. Абель никогда не видел такой красивой женщины. Линтье напомнила ему розу с темными лепестками.
Она была совсем молодой девушкой, когда он сделал ей предложение. Это произошло на маяке, хорошо известном в Сурабае каждому, кто имеет дело с морем. Линтье и Абель сидели в комнатке на самом верху. Абель встал перед ней на колени и сказал, что ему нечего предложить будущей супруге, кроме себя самого. Линтье ответила, что этого достаточно. Потому что он ее долговязый мальчик, с которым она собирается прожить жизнь. Так потом вспоминала бабушка.