Начала любви
Шрифт:
2
Бог знает почему, но только славная германская земля оказывалась малопригодной для немецких женщин. Парадокс, и тем не менее.
Вот, скажем, мужчины, если, конечно, не изводили себя вином и не предавались излишествам, рано взрослели, набирали силу и вплоть до весьма и весьма солидного возраста оставались крепкими, энергичными, с ясной головой и преданным королю сердцем. Из германских мужчин получались толковые командиры, знатные врачи, талантливые инженеры и архитекторы. Если немецкий мужчина был гордостью страны, немецкая женщина — её позором.
По тонкому наблюдению фон Лембке, германская женщина всем хороша, только вот изнашивается слишком быстро. Даже наиболее достойные в физиологическом отношении
А стало быть, требовалось дебютировать как можно раньше. С трёх лет девочек начинали учить, с двенадцати — выдавали замуж, почти что по Шекспиру.
Обязательное для немочек из порядочных семей обучение сообразовывалось, понятное дело, с материальными возможностями. Потому Иоганна-Елизавета из всех возможных остановилась на самом дешёвом варианте: такими в ту пору были воспитатели-иностранцы. Не так важна была принцессе квалификация учителя, как именно величина его жалованья; из этих соображений после соответствующего зондажа понятие «иностранцы» сузилось до французов, среди которых требовалось отыскать женщину, так как французу пришлось бы согласно штеттинским неписаным законам платить на десять процентов больше. После недолгих поисков Иоганна-Елизавета выбрала молоденьких сестёр Кардель.
Семейство Кардель принадлежало к довольно-таки многочисленной армии французских эмигрантов, наводнивших в означенное время Пруссию. Месье Кардель, профессор математики, благодаря природной общительности, некоторому знанию немецкого языка и в силу поистине универсального (вроде шахмат и музыки) характера своего предмета вскоре после отъезда из Франции сумел подыскать себе место во Франкфурте. Его дочерям, бойким темноволосым козочкам Мадлен и Элизабет, после начального обустройства пришлось несколько раз повторить, что их дорогой реrе будет во всякое время рад принять у себя в доме, обогреть и приласкать своих любимых дочурок, прежде чем девушки догадались о нежелательности их присутствия в родительском доме. Раздосадованные подобным оборотом событий, обиженные на отца, несчастные во многих иных отношениях, сёстры тем не менее оказались в числе так называемых счастливчиков судьбы или же попросту везунчиков. Держась друг около друга, девушки за восемь месяцев перебрались от Франкфурта через Кюстрин, Цорндорф, Кёнигсберг, Шведт и Штаргард в оказавшийся более гостеприимным небольшой Штеттин, причём за время их долгого путешествия сестёр ни разу не изнасиловали, да, собственно, и происшедший на окраине Штеттина эпизод нельзя без улыбки назвать ограблением. Рыжебородый, с неприбранной шевелюрой, в очках, полосатых гетрах и линялой рыбацкой куртке человек неопределённого возраста (никак не бандит, в лучшем случае пародия на бандита) вежливо поинтересовался, не располагают ли девушки некоторым избытком денег. То была не вежливая угроза, но самый обыкновенный вопрос, и лишь скопившейся усталостью можно хоть как-то объяснить, почему Мадлен, стеснявшаяся своего произношения, молча отдала шуту полновесную монету.
— Больхаген, — с непонятной издёвкой произнёс грабитель, подмигнув молодым путешественницам.
Приняв неизвестное слово за выражение благодарности, сёстры заученно пискнули «битте», опасливо (чего опасались-то?..) с двух сторон обогнули встречного и засеменили в сторону видневшихся домов южной окраины, к своему, как впоследствии оказалось, тихому счастью.
В небольшом Штеттине всякий чужестранец наперечёт. По истечении двух-трёх дней с момента появления сестричек Кардель каждая вторая хозяйка умудрилась не только услышать новость о появлении в городе француженок, но и позлословить насчёт последних. В воскресный день их выделил и придирчиво оценил прогуливавшийся на городской площади фон Лембке. Вечером того же дня в гостях у Христиана-Августа врач посчитал своим долгом обмолвиться о встрече, буквально через несколько дней Иоганна-Елизавета устроила сёстрам этакие смотрины и, не найдя в них ничего от гетер или соблазнительниц, решила давнишнюю проблему к обоюдному удовлетворению.
Принцесса ещё подумала, что везение — как рыба, косяком ходит. Не имея в городе знакомых и привыкнув за два десятка лет находиться друг возле друга безотлучно,
Расчёт оказался безупречен, поскольку ситуация у француженок была безвыходная: маленькое жалованье, что ни говори, всё-таки лучше грозившего им безденежья, крыша над головой лучше отсутствия всякой крыши, да и в остальном жизнь губернаторского дома не оказывалась девушкам в тягость. Пока Мадлен пыталась обучать маленькую Софи элементарным началам французского, Элизабет помогала по хозяйству; после обеда сёстры бывали предоставлены сами себе. Подобно девушкам их возраста и положения, сёстры, разумеется, опасались, что за кров и стол хозяин будет их бесплатно «использовать», и были приятно удивлены благочинством и пуританскими отношениями в губернаторской семье.
Из разговоров с ними принцесса сделала вывод, что девушки достаточно умны, покладисты и скромны, что правильнее называть их бойкими, нежели образованными. Ухарство, с которым Мадлен ничтоже сумняшеся принялась обучать маленькую принцессу французскому, лучше всяких свидетельств доказывало, что девушка взялась за преподавание впервые в жизни. Но ведь опыт, как известно, дело наживное: коли сама умеет говорить, и других языку научит. Тут Иоганна-Елизавета не вмешивалась. Но вот когда принцесса заметила, что Элизабет в свободные часы по собственной инициативе помогает кухарке, когда попробовала приготовленные младшей сестрой паштеты и заметила, с каким удовольствием Христиан эти паштеты уминает, — от кулинарных упражнений попросила девушку воздерживаться.
— Да, но я только хотела... — смущённо пробормотала Элизабет.
— У нас есть кухарка, — сухо напомнила принцесса. — Или вас не устраивает, как она готовит?
— Устраивает, но я просто... — подняв на Иоганну-Елизавету робкие глаза, Элизабет их тотчас опустила. — Да, конечно, извините.
Принцесса про себя улыбнулась при звуках произнесённого «naturellement» [21] . Что-то всё же есть у французов и даже у француженок. Как ни свободно говорила принцесса на их языке, но никогда не могла с таким музыкальным изяществом произнести вот хотя бы это простенькое «naturellement». За какие такие заслуги Господь дал этим французам такой язык звучный...
21
«Конечно» (фр.).
Первые уроки французского для крошечной Софи напоминали некоторую игру: рисуночки, картиночки, стишки, песенки, а также велеречивые комплиментарные тирады, оказывающиеся понятными прежде, чем выучены составляющие их слова. Когда у Мадлен учительство не заладилось, — а не заладилось оно главным образом из-за регулярных ночных свиданий с молодым адвокатом Колхардом, — старшую сестру подменила Элизабет. Приблизительно так в бою, видя смертельно раненного знаменосца, ближайший к стягу солдат подхватывает начинающее падать древко.
После того как Мадлен придумала свою беременность и тем самым вынудила добропорядочного адвоката сделать ей предложение, маленькая Софи совершенно естественным образом перешла под крыло младшей Кардель. Легко подружившаяся с новой mademoiselle [22] , девочка в знак своего благорасположения придумала Элизабет домашнее имя — Бабет. Для ушедшей из замка и как бы канувшей в небытие Мадлен никакого специального имени не было вовсе, иначе говоря, нужно быть Элизабет, чтобы сделаться Бабет, да простится автору сия версификационная попытка.
22
Мадемуазель (фр.).