Начальник милиции 1

Дамиров Рафаэль

Конечно, я жил в СССР и, вроде бы, знал, с чем его едят, но с тех пор прошли десятки лет. Для меня сейчас здесь одновременно все другое и все знакомое… Здесь свои порядки и привычки, которые я подзабыл, но, очутившись в прошлом, начал вспоминать. Для тех, кто не родился в СССР – этот другой мир может показаться абсурдным и непонятным. Им будет трудно понять, почему здесь откладывают все хорошее на потом и берегут вещи – могут годами ими не пользоваться. Здесь хлам не выбрасывают, а свозят на дачу, в гараж или забивают ими балкон, а одежду и вовсе донашивают дома, а когда она рвется и её невозможно носить, все равно хранят, чтобы когда-нибудь пустить на тряпки. Здесь принято собирать старые газеты и бежать к остановке за транспортом, махая руками. Здесь

многое решают связи и нужные знакомства, а взятки можно давать натурой – то есть, продуктами. Здесь лучшие танки и самолеты в мире, но автомобили частенько не заводятся и чихать на всё хотели. Здесь верят всему, что сказали по телевизору, а власть критикуют лишь на кухне. Здесь не выбрасывают еду, а доедают все до крошки, даже если в тарелке откровенная бурда. Здесь стирают пакеты, а белье сушат на улице возле детской площадки. Здесь донашивают одежду за старшим братом, даже если ты – сестра. Половину всех болезней здесь лечат вьетнамским бальзамом-звездочкой, а другую половину – паром над только что сваренной в кожуре картошкой. Лучшим подарком здесь считается книга, их выставляют напоказ в шкафу-стенке со стеклянными дверцами, как украшение интерьера, их передаривают. Самые смешные анекдоты здесь начинаются с одной и той же фразы: «Армянское радио спрашивают…». Проблемы здесь принято решать сообща, а «ценные» советы раздавать даже малознакомым людям. Фильмы здесь принято пересказывать, а песни петь хором под застолье.

Это Великая Страна, понятная лишь тем, кто в ней живет, а на остальных мне, впрочем, плевать… Ведь, что русскому хорошо, то иноземцам – капут.

– Извините, – я остановил какого-то прохожего с портфелем и безобидной физией, как у сотрудника бухгалтерии. – Как мне найти общежитие номер один?

– Это мясокомбинатовское, что ли? – прохожий остановился, сдернул с носа очки и принялся тереть стекла о вязаную жилетку.

– Ну-у… да, – помедлив, кивнул я, вряд ли всё-таки в городе несколько общежитий с номером один.

– Так вам туда, два квартала, – махнул он очками, – потом налево, а там спросите. Тут недалеко, можно пешком дойти.

– Спасибо, – я поспешил туда, пока свеж в памяти указанный маршрут.

Минут через двадцать дотопал до нужного здания. Его, как оказалось, ни с чем не спутаешь. Огромное, как ледокол «Арктика», монументальное и в то же время безбалконное и простое. Панельное строение с плиточной мозаикой при входе – в виде факелов, советских звезд и красного флага.

Оглядел фасад. За окнами висят дощатые коробушки для продуктов (для “холодильных” авосек еще не сезон, жара). Здание стоит в таком себе обособленном закутке, в глубине дворов, далеко от проезжей части. Рядом школьный стадион с рукоходом, вкопанными колесами, турником и «суровой» советской беговой дорожкой – огромный железный цилиндр от асфальтного катка, закрепленный промеж двух столбов.

Отлично! Стадиончик совсем рядом. Я всего лишь несколько часов в новом теле, но оно категорически меня не устраивает. Ещё бы! Рыжему два раза вломил по морде, а он даже не упал и заяву на меня не накатал за телесные повреждения. Потому что их от меня так и не получил. Я критично оглядел свои кулаки.

Надо подкачаться. Надо, надо подкачаться… Вдруг запел в голове какой-то певец из моего времени. В здоровом теле, здоровый дух, бухни разок, и он потух! – возразил я ему.

Кстати, о выпивке… Ни пить, ни курить почему-то здесь не хотелось. Хотя по моим понятиям – оно, вроде, и пора бы. Видимо, некоторые рефлексы и физиологические особенности я унаследовал от своего реципиента. Что вполне логично. Спасибо тебе, Сашок, что ты такой зожник оказался. Ну или – ботан, что вернее. В любом случае, это мне повезло – попробуем жить без зависимостей. А то, что эта жизнь новая и неизведанная, я почувствовал прямо с порога общаги. Поднялся по щербатым ступенькам. Над входной дверью меня встретила незатейливая вывеска: «Общежитие № 1 Зарыбинского мясокомбината».

О как… я, получается, рабочий или служащий в местном предприятии пищепрома? Что ж… Это чуть лучше, чем студент. Наверное…

Открыл дверь, после солнечного дня полумрак внутри показался теменью, полной опасностей и приключений. Вот она, новая жизнь… Встречай дядю Сашу.

Но эта новая жизнь нестерпимо пахла жареной селедкой, хлоркой, мокрыми тряпками и дымом “Беломора”.

Небольшой и короткий коридорчик сразу упирался в каморку со стеклом и окошком, за которым восседала необъятная, как Царь-бомба, женщина. Из-за тройного подбородка, отсутствия шеи, талии и морщин (имелись лишь натянутые складки), трудно было хоть сколько-нибудь точно определить ее возраст. Может, тридцать, а может, и пятьдесят. Бигудюшные кудри на ее голове светились хной, будто свежей ржавчиной, а во взгляде заплывших и одновременно цепких, как паучьи лапки, глаз, угадывалась неприязнь ко всему мужскому полу. Вахтерша советского общежития – бог, начальник, надзиратель, палач и цербер в одном лице.

– Здрасьте! – я приблизился к окошку.

Чуть не отрапортовал по привычке – заключенный Морозов прибыл. Да-а, что-то тут нужно вспомнить, что-то – узнать, а что-то – забыть навсегда.

– Кошки-матрёшки! Морозов, – с пренебрежительным фырканьем выдала вахтерша, она меня точно узнала и явно не уважала, что-то мой предшественничек авторитета не держал, а может, она ко всем так относится? Не исключено. – Ты почему сортир не вымыл?

В мозгу сверкнула вспышка ярости, угасла до злости, и потухла до ворчливого недовольства. Надо понимать, что здесь не зона, и сортир драить, конечно, стрёмно, но не западло, а есть обязанность жильцов, но все одно не удержался и недовольно буркнул:

– С каких таких щей?

– С капустой и кислых! Скажи, Морозов, тебя что, Кощей зовут? – грудь вахтерши тяжело стукнулась о стол, тот, казалось, чуть прогнулся. – Нет? А что ты такой бессмертный? Ты по графику стоишь, бери в кладовке ведро, швабру – и вперед! И я не посмотрю, где ты и кем работаешь. Выселю! Запомни, в бане и в общаге все равны.

– А где я работаю? – я уставился на стеклянную перегородку, что отделяла меня от Царь-бомбы. Никаких табличек с данными вахтерши, естественно, не было. Как ее звать-то хоть?

– Кошки-матрёшки, Морозов, не беси меня. И без тебя тошно! У белых людей выходной, а Василина Егоровна, как раб на галере, тута привинчена. Иди уже санузел мыть.

Я глянул на стену общаги, где возле огнетушителя в громоздком коробе висела табличка из двп. Через трафарет на ней выедены буковки: «Ответственная за пожарную безопасность комендант общежития Суровая Василина Егоровна».

Тренди-бренди балалайка, за столом сидит хозяйка… Получается, сама коменда на вахте заседает? Наверное, на две ставки работает. И как комендант, и как вахтер.

Комната номер тринадцать находилась на первом этаже. От небольшого холла с вахтой уходило два коридора в разные стороны. Куда идти? Шагнул налево и угадал, потому что в спину никакие фразочки от Суровой не полетели. А она сто процентов провожала меня жгучим взглядом, таким людям до всего дело есть, особенно на своей территории.

Очутился я посреди длиннющего коридора, по бокам которого налеплены двери комнатушек. Вспомнилась песня Высоцкого:

Все жили вровень, скромно так –Система коридорная:На тридцатьвосемь комнаток –Всего одна уборная

В СССР подобный, так называемый, коридорный тип общаг был самый распространенный. Кухня, душ и прочие удобства по одному на этаж (то есть коридор).

Я не привередливый, так-то у нас в отряде сто рыл было, причем жили и храпели все в одной комнате, как в казарме. А тут отдельная комната, целых двенадцать квадратов! Не квартира, но жить можно.

Вот и нужная дверь с цифрой «13», нарисованной красной краской на синем фоне.

Дом… Милый дом… Ха! Посмотрим, кто в теремочке живет…