Начало после конца
Шрифт:
После нескольких дней кропотливого труда, никаких весомых зацепок так и не обнаружилось. Радовали меня лишь два момента: КГБ-шник так и не пожаловал, маньяк на время успокоился. Новых жертв не было, и я спокойно разбирала дела первых четырёх жертв в нереалистичной попытке понять, что же вообще происходило в Ленинграде и почему именно в такой момент. Когда на носу «Олимпиада-80». Ибо кроме психопата-хирурга никаких других версий у следователей и у меня в том числе не было.
Кому вообще могла понадобиться откачка крови и что такого ценного было в этом ресурсе? Нет… Я слышала, что где-то в Иваново взяли двух хирургов, которые отлавливали на улице детей и пытались за их счёт спасти
Стукнувшись головой о столешницу своего рабочего стола, я попыталась подобрать хоть какие-то варианты. Правда, все они были слишком кривыми и неправдоподобными. Детей не связывало вообще ничего. Они жили в разных районах, в разных семьях, в разных социальных уровнях. У кого-то были сестры и братья, кто-то оказался единственным. Словно маньяк выбирал по какой-то одному ему понятной логике и от меня требовалось эту самую логику доставать из-под земли, причём немедленно.
Вот только сделать это в сжатые сроки, ещё и не имея на руках полноценной картины всех преступлений я не могла. А некоторые материалы, просто испарились в процессе передачи папок из рук в руки сотню раз. Тут даже начальник убойного только развёл руками и сказал, что понятия не имеет, что с этим делать и что это действительно подозрительно. Но на основание этого утверждать, что у нас завёлся маньяк или кто-то кого-то прикрывает, было нельзя. Папки действительно столько раз передавались, что даже не удивительно, что в них сам чёрт теперь ногу сломит и не поймёт, где и что.
Опера у нас были не самыми ответственными людьми, и кто бы что не говорил, но вот так посеять протокол описи вещей, было вполне нормальным. Особенно если тех вещей одни ключи. Но что-то во всём этом не давало мне покоя. Словно за красивой мишурой, я теряла из виду что-то по истине ценное и важное. Правда, даже под страхом смерти, я не могла понять, что же именно было не так, и что меня смущало во всей истории с убитыми детьми, чью кровь фактически филигранно выцедили до последней капельки. Боже, помоги мне не свихнуться со всем этим!
Тяжело вздохнув, постаралась выкинуть из головы все лишние мысли и начать уже доказывать всем и каждому, что я не просто так, носила свои пагоны. Нет… Я верила, что кровь не вода и отцовский дар распутывать даже самые сложные дела, передался мне по наследству. По крайней мере, за это я ручалась. В школе милиции я была одной из лучших. Всегда идеальна, успешна и делала в первых рядах, даже самую сложную и неподъёмную работу. Так что в этот раз, предстояло на деле доказать всем и каждому, что мои учителя не ошиблись, выбрав меня и я не опозорю честь мундира.
Дверь неожиданно грохнула и злой, как стадо чертей, майор ввалился внутрь. На синей рубашке, отчётливо было видно кровавый след от ножевого. Я, немедленно бросив все бумажки, подлетела со стула и помогла ему добраться до кресла. Медленно поддерживая начальника, лихорадочно соображала, как поступить в такой ситуации. Но выбора мне не дали, просто пихнули в руки аптечку и приказали обработать рану. Пусть это не первый раз, когда я видела кровь, но собственными руками прикасаться к разорванной человеческой плоти, мне не доводилось.
Медленно, стараясь не причинять лишней боли, я протёрла место разреза спиртом и наложила несколько марлевых отрезов, пропитанных заживляющей мазью. После чего туго перебинтовала живот майора и постаралась не выказывать раздражения. Пока отмывала руки, думала о том, сколько кровищи с обычного пореза. Словно я не рану обрабатывала, а свежую свинину разделывала на маринование. По крайней мере, хуже было только в те моменты, когда в деревни у бабушки, приходилось
Константин достал из шкафчика припрятанную на такие случае бутылку отменного деревенского самогона и плеснул крепкий напиток в два стакана. Я уже хотела возмутиться, но передумала. Ему и так сейчас нелегко, особенно с такой раной. Но и пить на работе, когда не сегодня, так завтра к нам приедет КГБ-шник, было затеей необоснованной. И всё же, приняв решение, я уселась рядом с майором и взяла один стакан в руки, медленно рассматривая грани в тусклом свете, настольной лампы.
– Знаешь, сейчас мне даже немного обидно, что в скором времени, ты нас покинешь, – протянул начальник, стукаясь своим стаканом о край моего. – До этого момента, я никогда не задумывался о подобного рода перспективах. Но ты реально подходишь этому месту больше, чем я. Будь у меня выбор никогда бы не пошёл в милицию. Так что тебе памятник надо ставить.
– Спасибо на добром слове, – хмыкнув, я все же залпом выпила свою порцию. – Но я пришла в милицию, потому что с детства горела этим. Хотела расследовать преступления, ловить преступников и знать, что моя деятельность приносит пользу. А теперь мы с вами, как два идиота смотрим в пустые стаканы и не понимаем, как дальше жить.
– Расскажи, как продвигается дело, – попросил начальник, вернув стакан на стол.
– Как? – я задумчиво покрутила свой в пальцах и тоже отставила в сторону. – Мне постоянно кажется, что я упускаю какую-то очень важную деталь. Что вот протяни руку и вся мозаика сложится в полноценную картину. Но то тут не хватает документов, то следователь ляпнул пятно от чая на самую важную деталь описи. Словно, кто-то целенаправленно не желает скорейшего развития этого дела. А от того не по себе. Но колобок сказал, что мне просто кажется и у нас в отделе не может быть предателя, саботирующего работу. Что такого уже давно бы вычислили и вывели на чистую воду.
– Я бы тоже сказал, что ты бредишь, наш коллектив не способен на такое, – мужчины чокнулся с бутылкой и опустошили стаканы. – Но пока, дело не сдвинулось с мёртвой точки, какой бы следак за него не брался. Это наводит меня на определённые мысли. Я бы даже сказал, заставляет верить в твою теорию с кротом. Вот только если она подтвердится, мы все пойдём под статью и поедем в Сибирь валить валежник. Ибо по головке за такие подвиги никого не погладят. Это позор не только для органов, но и для каждого, кто допустил подобное.
– Но я не знаю, что теперь с этим делать, – чуть затуманенными глазами уставилась на майора. – Эта мысль не даёт мне покоя. И высказывать её на большой круг людей я не могу. А если поделюсь с отцом… Нет… Это будет самым дерьмовым решением из всех.
– Первые годы особенно тяжело, потом привыкаешь к таким неразрешимым дилемма, – сжав руки в кулаки, Костя недобро блеснул глазами. – Гоняли нас по всему Ленинграду, когда первое убийство произошло, думали, что это просто случайность. Ты к нам уже после третьего перевелась, а четвёртое, скорее всего слышала, но не запомнила. Так вот, к чему я… Справедливость и желание соответствовать книжному образу, быстро пропадает, когда ты далеко от столицы. Тут не рай на земле. И даже нашему отделу ещё везёт, те, которые за окраины отвечают. Короче, там баб не жалуют… Просто смотреть на это мерзко. И я очень рад, что не попал в них, а оказался тут, где самые сложные дела и рядом не стояли по мерзости с теми, которые творятся там. Надеюсь, что ты быстро поймёшь, что это не сказки и не красивые строчки в учебнике, это жизнь. Только проработав год я осознал, сколько же у нас поломанных судеб из-за ненормальных психов, считающих, что они могут решать за других, как кому умирать. Это просто кошмар.