Начало России
Шрифт:
Этим походом Дмитрий заявлял и друзьям, и недругам: хоронить его рановато, и менять свою политику он не собирается. Друзья услышали. В войне против рязанцев к государю присоединились старые союзники – князь Мещеры Александр Укович, муромляне. Мещера считалась самостоятельным княжеством. Сейчас с Александром Уковичем договорились, что оно войдет в состав Московской державы. Жители Мурома выражали аналогичное желание. Картина получалась парадоксальной. Победы над Бегичем и Мамаем не принесли Дмитрию Ивановичу никаких приобретений, а после разгрома его государство начало расти!
Митрополит Киприан по-прежнему сидел в Твери. Не прибыл отпевать мертвых москвичей, браться за восстановление храмов и монастырей. Даже не известил великого князя, что Михаил Тверской кинулся к хану за ярлыком. С какой стати извещать, если сам же благословил интригу? Но Киприан поспешил. Дмитрий Иванович вызвал его в Москву. Митрополит не осмелился ослушаться, прибыл. Государь поговорил с ним жестко, нелицеприятно. О чем было говорить-то? Изменил великому князю, увлекся шкурными делами, в критическую минуту бросил свой пост. Нужен ли был Церкви такой предстоятель? Донской полагал – не нужен. Велел отчаливать обратно в Киев.
Однако и Тохтамыш не забывал о великом князе. В Москву нагрянул «лютый посол» Адаш. Давненько уже не видели в нашей стране «лютых послов». Ханы посылали их специально – передать свою волю, а одновременно терроризировать, унизить. Многочисленная свита ни в чем себе не отказывала, грабила и хулиганила, а Адаш объявил Дмитрию Ивановичу, Тохтамыш налагает на него «тяжкую и великую дань». Что оставалось делать? Кликнуть дружинников, принять наглое посольство в копья? Хан запросто отдаст ярлык тверичам или нижегородцам. Русь раздерут смуты, нахлынут татарские тумены, будут резать, опустошать. Но страна еще не скоро оправится от прошлого нашествия…
Героям Куликова поля требовалось смиряться. Смиряться до крайности, до невозможного. Безответно сносить хамство посла, выходки его воинов, кланяться и делать вид, будто так и надо. Так повелось от предков, они хозяева, мы подданные… По весне 1383 г. на Москве снарядили длинные обозы. Дмитрий Донской отправлял в Сарай старшего сына Василия. Ему исполнилось 11 лет, но и ему пришла пора включаться в государственные дела. Такая уж доля выпала русским кнзьям. Самого Дмитрия тоже возили в Орду ребенком, сейчас везли его наследника, и задача ему предстояла первостепенная: судиться о великом княжении.
С мальчиком ехали бояре, везли «дары многие». Но и мальчик играл важную роль, представлял отца, символизировал его покорность. Хотя суд разыгрался самым благоприятным образом. Тохтамыш заранее вынес приговор. Он не испытывал ни малейших симпатий к Москве, не страдал приступами благородства, он был обычным степным хищником, жадным и вероломным. Но он отлично понимал – дань с Руси сумеет собрать только Москва. Поэтому Тохтамыш охотно поиграл в благородство. Указал всем собравшимся, что он «поустрашил» Дмитрия Ивановича, и князь исправился, стал верно служить царю. Ну а раз так, хан «жалует его по старине», утверждает за ним его «отчину», Владимирское государство.
Впрочем, «жалованье» получилось дороговатым. Московские
17. Как у католиков стало два папы
Под низкими каменными сводами удушливо коптили факелы и сальные светильники. Король и его жена рвали руками мясо, жир стекал по пальцам на манжеты, капал на стол. С таким же аппетитом кушали придворные, обгрызали и высасывали кости, швыряли их толкающимся под столом собакам. Вместе с собаками на полу копошились карлики, уродцы, заглушали общее чавканье возней и перебранками, выкрикивали шуточки. Набитые животы гостей тряслись от хохота…
Властителя Франции Карла V прозвали Мудрым, и он действительно совершал неглупые поступки. Правда, некоторые поговаривали, что сам он талантами не блистал, просто слишком любил шутов и прислушивался к их советам. А советы шутов, в отличие от министров и вельмож, оказывались бескорыстными и куда более верными. Как бы то ни было, Карл нащупал пути выхода из развала. После чумы, войны и восстаний население поредело, крепостные разбегались кто куда. Король не отменял крепостное право, но и не стал предпринимать мер, чтобы разыскивать крестьян. Да и феодалы не спорили. Рабочих рук у них катастрофически не хватало, и они приманивали беглых. Предоставляли льготные условия, уже без подневольных работ, выделяли землю за часть урожая. Крестьяне превращались в арендаторов. А рыцарь или барон, принявший их, защищал от разбойников и от других феодалов.
Благородное сословие сохранило за собой старинные привилегии. Любой землевладелец выступал судьей в своих владениях. Ему принадлежали леса, луга, речки, за пользование ими надо было платить отдельно. Но все равно перемены принесли значительное послабление. Крестьяне больше не бежали, устраивались на полученной земле основательно. Дворяне смогли немножко поправить дела, потекли подати и в государственную казну. Наводился порядок, разбойникам и буянам приходилось неуютно. Но и у них имелся выход: поступить в королевскую армию. Такие солдаты стоили гораздо дешевле, чем итальянские или немецкие наемники.
Британские бароны, в отличие от французских, жадно цеплялись за власть над крепостными. После чумной эпидемии был принят «Статут о наемных работниках»: утверждалось, что никто не смеет претендовать на изменение своего положения, условий труда и оплаты [59]. Стоит ли удивляться, что крестьяне и городская беднота на оккупированных землях потянулись к французскому королю? Английский Эдуард III на старости лет утратил вкус к военным предприятиям. А в 1369 г. умерла его жена, и безутешного короля страстно увлекла одна из придворных дам, Алиса Перрер. Настолько увлекла, что он вообще забросил дела.