Начало
Шрифт:
А я?! Что, если я не желал, чтобы Розалин влюблялась в меня? Я хотел сказать это, но промолчал. Вместо этого я затолкал коробочку в задний карман, даже не взглянув на ее содержимое, и снова занялся Мезанотт, расчесывая ее так интенсивно, что она пятилась и негодующе фыркала.
— Я рад, что мы поговорили, сынок, — сказал отец.
Я ждал, что он заметит мое молчание и поймет, как глупо требовать, чтобы я женился на девушке, которую не видел много лет.
— Отец! — воскликнул я с надеждой, будто подсказывая ему, что нужно освободить меня от уготованной мне участи.
—
Злые слезы жгли мне глаза. Я вспоминал детство, когда нас с Розалин усаживали рядом на субботних барбекю и церковных встречах. Но подобное вынужденное общение ничего не меняло, и, как только Розалин и я достаточно выросли, чтобы самим выбирать себе товарищей по играм, наши дорожки разошлись. Наши взаимоотношения, казалось, навсегда останутся такими, как были десять лет назад: полное равнодушие друг к другу, общение лишь по необходимости, в угоду родителям. До настоящего времени, мрачно подумал я, понимая, что отныне мы связаны навечно.
2
На следующий день я уже сидел на жестком бархатном стуле с низкой спинкой в гостиной Картрайтов. Каждый раз, когда, пытаясь устроиться поудобнее, я ерзал на твердом сиденье, я чувствовал на себе пристальные взгляды миссис Картрайт, Розалин и их служанки, как будто я был портретом в музее или персонажем спектакля, разыгрываемого в гостиной. Да и вся комната напоминала мне декорации к пьесе, она едва ли годилась для того, чтобы расслабиться или хотя бы пообщаться. Первые пятнадцать минут моего визита мы напряженно говорили о погоде, о недавно открывшемся в городе новом магазине и о войне.
Потом воцарилась тишина, прерываемая лишь щелканьем вязальных спиц служанки. Я снова взглянул на Розалин, пытаясь найти в ее облике что-нибудь, достойное комплимента. У нее было приятное лицо с ямочкой на подбородке, мочки ее ушей были маленькие и удивительно симметричные. А те полсантиметра лодыжки, которые выглядывали из-под подола платья, свидетельствовали о тонкой кости.
Внезапно я почувствовал резкую боль в ноге. Я вскрикнул и посмотрел вниз. Крошечная, медного цвета собака размером с крысу вонзила острые зубы мне в щиколотку.
— О, это Пенни. Пенни просто здоровается, не так ли? — проворковала Розалин, поднимая на руки крохотную собачонку. Та уставилась на меня, продолжая скалиться. Я, как мог, отодвинулся на стуле.
— Она, ммм, очень милая, — пробормотал я, не понимая, какой смысл держать такую маленькую собаку. Предполагается, что собаки — это компаньоны, которые могут сопровождать вас, допустим, на охоте, а не сочетающаяся с мебелью деталь интерьера.
— Милая, не правда ли? — Розалин восторженно подняла глаза. — Она — мой лучший друг, и я должна сказать, что боюсь выпускать ее из дому из-за всех этих ужасных слухах о гибели животных!
— Сказать по правде, Стефан, мы так напуганы! — подхватила миссис Картрайт, проводя руками по корсажу темно-синего платья. — Мне не нравится этот мир, где нам, женщинам, страшно даже выйти на улицу.
— Надеюсь, что бы
— Уверен, что все обойдется. В конце концов, нападения случаются на фермах, а не в городе, — сказал я, чтобы ее успокоить, правда, скорее из вежливости.
— Стефан? — визгливый голос миссис Картрайт напомнил мне, как она с наигранным возмущением отчитывала нас с Дамоном за перешептывания в церкви. Лицо ее сморщилось в гримасу, словно она только что съела лимон. — Не кажется ли вам, что Розалин сегодня особенно хороша?
— О, да, — солгал я.
На Розалин было унылое коричневое платье, сливавшееся с ее бесцветными волосами. Распущенные локоны спадали на костлявые плечи. Одежда Розалин резко контрастировала с убранством гостиной, обставленной дубовой мебелью и гобеленовыми стульями, сияющий деревянный пол которой устилали темные восточные ковры. Из дальнего угла с портрета над мраморным камином на меня неотрывно и строго смотрело угловатое лицо мистера Картрайта. В отличие от своей жены, краснолицей дамы с избыточным весом, мистер Картрайт был мертвенно-бледным и худым и выглядел даже немного устрашающе. Он напоминал стервятника, одного из тех, что мы видели прошлым летом над полем боя. По сравнению со своими родителями Розалин была просто красавицей.
Щеки Розалин запылали. Я снова заерзал на стуле, вспомнив о коробочке в заднем кармане. Прошлой ночью, не в силах уснуть, я, наконец, взглянул на кольцо и сразу его узнал. Изумруд, окруженный бриллиантами, творение искуснейших мастеров Венеции; его носила моя мать до самого дня своей смерти.
— Итак, Стефан, как насчет розового? — Вопрос Розалин вернул меня к реальности.
— Что, простите? — растерянно переспросил я.
Миссис Картрайт раздраженно посмотрела на меня.
— Розовый, для званого обеда на следующей неделе. Так мило со стороны вашего отца устроить этот обед, — сказала Розалин, смущенно уставившись в пол.
— Думаю, розовый будет смотреться восхитительно. Вы будете прекрасны, что бы ни надели, — проговорил я ненатуральным голосом, словно актер, читающий сценарий с листа. Миссис Картрайт одобрительно заулыбалась. Собачонка подбежала к ней, подпрыгнула и улеглась на подушку рядом с хозяйкой. Миссис Картрайт стала ее поглаживать.
Внезапно комната наполнилась жаром и влагой. У меня закружилась голова от приторных, не сочетающихся между собой ароматов духов миссис Картрайт и Розалин. Я украдкой взглянул на антикварные часы в углу. Я пробыл здесь всего пятьдесят пять минут, но они показались мне пятьюдесятью пятью годами.
Я поднялся на подкашивающиеся ноги.
— Было очень приятно навестить вас, миссис и мисс Картрайт, но мне бы не хотелось отнимать у вас остаток дня.
— Благодарю вас, — не вставая, резко кивнула миссис Картрайт. — Мейзи вас проводит, — сказала она, указав подбородком на дремавшую над вязаньем служанку.