Национал-большевизм
Шрифт:
Сейчас массовое возвращение эмиграции на родину едва ли еще могло бы принести ощутительные благотворные плоды. Пожалуй, оно не пошло бы впрок ни эмиграции, ни России. Момент еще не настал, надо подождать, как это ни печально. Мы знаем, что в самой советской России оставшаяся интеллигенция (небольшевистская) далеко не использована сполна. Такова объективная обстановка, и ее нельзя изменить мгновенно. Интеллигенты нередко предпочитают простые физические работы (шитье сапог, надзор за огородами) занятиям по специальности, ибо последние не дают возможности существовать, а иногда вдобавок представляются и заведомо бесплодными в силу многообразных стеснений, их связывающих. Условия интеллигентного труда в России за эти четыре года рисуются достаточно безотрадными. Профессора, юристы, учителя, даже врачи, —
В настоящее время следует поставить вопрос лишь о подготовке к предстоящему общему возвращению, дабы как только явится возможность возвратиться с пользой, удалось бы сделать это организованно, без промедлений, словопрений и сутолоки. Равным образом должны быть приняты меры к разумному определению самого момента и условий целесообразного возвращения. Для этого необходимо установить контакт с московской властью.
III
Служить России можно, к счастью, не только на ее территории, но и вне ее. Специфическая особенность данного момента (едва ли особенно продолжительного) состоит в том, что русская интеллигентская эмиграция могла бы ныне за границей принести не меньше пользы родине, чем дома. Она должна помочь иностранцам понять и осмыслить русскую революцию. Она должна примирить «цивилизованный мир» с новой Россией. — Вот пока наиболее общая и в то же время конкретная формула доступного для эмиграции «примирения» и «сотрудничества» с Москвой — сотрудничества добровольного и независимого.
Нужно всеми силами содействовать процессу перерождения большевизма и духовно-материального оздоровления страны, который совершается «там, внутри». Нужно, чтобы большевикам удалось перевести страну на «новые хозяйственные рельсы». Как никогда, Россия нуждается теперь в помощи иностранцев. И во имя родины обязаны русские люди, рассеянные по пространству всего мира, добиваться этой помощи, прилагая к тому все усилия, воздействуя на иностранное общественное мнение и, сколько возможно, на правительства.
Не изрыгать хулы обязаны мы на нашу больную родину и на ее нынешнюю, пусть несовершенную власть, а понять болезнь, как великий кризис к небывалому здоровью. Нужно постичь, полюбить Россию и такою, как она есть. Полюбить не на словах, не в эстетическом любовании только, а на деле. Нужно научиться о многом забыть и многое простить. Вот что значит «духовно возвратиться на родину». Не о военных походах должны мы теперь здесь мечтать, не о восстаниях и заговорах, а о признании всем миром наличной России, страдающей, но неизменно великой.
И эмиграция наша в этом отношении могла бы многое сделать. Пусть она только смирится и забудет греховно-горделивую мысль свою, что подлинная Россия — только в ней. Нет, Россия все там же, где была — в той же Москве, в том же Петербурге и тех же безмерных пространствах, которые в рабском виде, удрученный ношей крестной, исходил, благословляя, Христос… В нас же она постольку, поскольку мы — в ней.
Доселе эмиграция наша в массе лишь старалась оттолкнуть мир от лика нынешней России. Великий вред приносила она этим родной стране, затягивая, осложняя болезнь. Все темное, все дурное в революции (не мало его в ней!) немедленно подхватывали, препарировали для микроскопа, злорадно выносили на всенародные очи; и за деревьями не хотели видеть леса. А между тем такие цельные явления, как революция, трудно оценивать по клеточкам, взятым от них для микроскопического исследования.
«Русской интеллигенции — точно медведь на ухо наступил: мелкие страхи, мелкие словечки… Вы
Не вы ль его так долго гнали –
Его волшебный, чудный дар?.. [120]
Да, пора, пора обратиться лицом к наличной России. Не натравливать на нее Европу, а знакомить Европу с нею, — по старому завету Герцена. Тем более, что сама Европа жаждет этого знакомства, этого общения. Старая Европа тоскует по блоковским «скифам», по новой крови, по новому духу, — о, разве случайны все эти книги Шпенглеров!..
Единым фронтом, единым разумом, единой волей внедрять в сознание мира факт преображающейся России. Осмыслить, оправдать грозу и бурю, в которых дано это преображение. Вот наша почетная, великая, безмерно трудная и ответственная, но благодарная задача. Нужно пользоваться оставшимся сроком нашей вынужденной жизни за границей, чтобы запечатлеть в мире Россию — и вместе с тем чтобы облегчить родной стране переход к желанному здоровью, к «новой жизни» тем путем, который она сама выбрала. В нашей власти, быть может, и ускорить срок нашего физического возвращения.
120
Лермонтов, «Смерть Поэта».
Но понимает ли это эмиграция?
IV
За последнее время начинают проявляться в ней некие проблески понимания — это неоспоримо. Но все же преобладающие настроения ее, поскольку они выражаются старыми властителями ее дум, далеки от ориентации на наличную Россию, органически и преемственно превращающуюся в «Россию будущую». Напротив, во всех столицах мира все еще звучит разноголосая и нестройная русская речь, полная слепой, близорукой ненависти к революции и к одержимой ею «красной» стране. По-прежнему «мелкие страхи, мелкие словечки»…
Поэтому сейчас приходится, к сожалению, говорить не столько о приобщении эмигрантов к потоку перерождающейся революции, сколько о нейтрализации вреда, который они своею тактикой бессознательно приносят России. Нужно изнутри ликвидировать дурную воинственность известной части русских изгнанников. Нужно парализовать соответствующие влияния их на внешний мир. Такова очередная, насущная задача. Это и делают сейчас, стремятся делать «национал-большевики», реально осуществляя свою идею тактического примирения и «сотрудничества». Если внутри страны эта идея может выражаться в прямой работе (посильной) с советским правительством, или, по крайней мере, в отказе от активной борьбы с ним, — то за границей она должна воплощаться в противодействии всем авантюрам, замышляющимся против нынешней России, и в содействии всем шагам к сближению с ней. В этом отношении примиренческое движение уже сделало кое-что: недаром с ним так считаются эмигранты-алармисты, не отрицающие уже его успехов в эмигрантском лагере. На быстрых и сравнительно безболезненных крушениях белых авантюр 20 и 21 годов, на известном повороте мирового общественного мнения в сфере русского вопроса, несомненно, сказался и кризис сознания русской эмиграции, безнадежно утратившей свой единый алармистский облик. Нужно углублять и расширять этот кризис.
Вот почему позволительно утверждать, что сторонники национал-большевизма сугубо полезны для русского дела за границей. Если бы их здесь не было, их нужно было бы выписать. Дома, в качестве технических спецов, они в данный момент не могли бы исполнить и доли той работы на пользу родине, которую они призваны провести за границей в качестве общественных деятелей, разлагающих «эмигрантщину» и воспитывающих в интеллигенции новое патриотическое сознание. Повторяю, такова специфическая и несколько парадоксальная особенность данного момента.