Национал-большевизм
Шрифт:
Если, со своей стороны, наши зарубежные политические стародумы по соображениям полемического характера нередко, но тщетно собираются записать нас в «большевики», то с другой стороны и советский официоз, очевидно, по тактическим мотивам стремится представить наше «примирение с революцией» в несколько стилизованном, сгущенном свете.
Прочтя статью «Правды» с искусно, но, несомненно, односторонне подобранными цитатами, можно, пожалуй, и впрямь подумать, что авторы цитируемого сборника — «без пяти минут большевики». На самом же деле это не так, и, обращаясь к власти, с которой мы призываем примириться всех русских патриотов, мы должны ей открыто выявить
Да, авторы новых «Вех» признают правительство русской революции.
Да, они посильно борются со всякими авантюрами, против него направленными, откуда бы эти авантюры ни исходили.
Бывшие солдаты белой борьбы, ныне они сознательно и честно, без всякой задней мысли, готовы всемерно способствовать воссозданию родины, возглявляемой советским правительством. Тяжбу о власти они считают поконченной.
Это так. Это бесспорно… Они утверждают это категорически и добровольно, без всякого принуждения, пользуясь за границей России всеми благами свободы самоопределения, мнения и слова.
Но если мы занимаем вполне лояльную позицию по отношению к московской власти, то из этого еще вовсе не следует, что мы разделяем целиком всю программу большевистской революции.
«Правда» вскользь упоминает о «многих пережитках старой психологии», которую «еще сохраняют авторы книги». Жаль, однако, что она не довела до сведения своих читателей сущность этих «пережитков». Тогда интеллигенция Советской России могла бы вернее оценить идеологию примиренчества, усваиваемую эмигрантской интеллигенцией. Тогда она лучше поняла бы нас.
Теперь же ей придется о многом лишь догадываться, а кое-чему, быть может, и подивиться…
«Смена Вех» не верит в немедленный коммунизм. Ни один из ее авторов — не социалист. «Смена Вех» руководится прежде всего патриотической идеей. Идеология ортодоксально-интернационалистская и классовая чужда ей.
Идейного и внутреннего растворения в большевистском миросозерцании мы не проповедуем. Мы смотрим на большевизм как на форму государственного властвования, в переживаемый исторический период выдвинутой русской нацией.
Мы призываем русскую интеллигенцию отказаться от политического максимализма и пойти на службу русскому государству в его наличном состоянии и с его наличным обликом.
Тем более обоснованными становятся наши призывы, чем трезвее усваивает советская власть разницу между утопией и действительностью. На лестный комплимент «Правды» по нашему адресу мы рады ответить соответствующей контр-любезностью:
«Пусть коммунисты, — говорим мы, — сохранили еще многие пережитки своей старой психологии.
Но жизнь учит, и они способные ученики. Логика жизни заставит их идти все дальше и дальше по пути сближения с нуждами конкретной жизненной обстановки и запросами здравого государственно-экономического смысла».
Конечно, было бы близоруко не учитывать мирового значения русского опыта. Есть много оснований утверждать, что русская революция открывает собою новую эру всеобщей истории.
Она — первая бурная судорога «старого мира», живущего «великими принципами 89 года». Но из этого еще отнюдь не следует, что ее предельные лозунги воплотимы теперь же сполна.
Пусть всемирная история усвоит многое из того, что провозглашается социалистической программой [124] . Но путь этого усвоения длителен, извилист и постепенен.
Мы не верим в «перманентную» революцию, не сочувствуем ей, и рады констатировать, что революционное
124
Примечание ко второму изданию. В первом издании эта фраза редактирована так: «Всемирная история идет к социализму, как своему очередному фазису». Под влиянием критических замечаний г. Бухарина («Цезаризм», ст. 6), я считаю целесообразным формулировать мою мысль более точно.
По общей политике советской власти последнего времени, по официальным заявлениям ее вождей мы замечаем, что эта истина доступна и ей. Тем более глубокие корни пускает в сознание русской интеллигенции идеология национального примирения.
Нужно только учитывать ее действительный смысл.
Примиренцы, горьким опытом убедившиеся в национальной вредоносности пресловутой «борьбы», могут в следующих словах формулировать свое отношение к нынешним правителям России:
«Мы — с вами, но мы — не ваши. Не думайте, что мы изменились, признав ваше красное знамя; мы его признали только потому, что оно зацветает национальными цветами. Не думайте, что мы уверовали в вашу способность насадить в нынешней России коммунизм или насильственно зажечь мировую революцию большевистского типа; но мы реально ощутили государственную броню, которой страна через вас себя покрыла, и воочию увидели ваш вынужденный, но смелый и энергичный разрыв с утопией, губительной для страны.
Мы идем к вам в «Каноссу» не столько потому, что считаем вас властью «рабоче-крестьянской», сколько потому, что расцениваем вас как российскую государственную власть текущего периода. Мы не можем стать ни коммунистами, ни интернационалистами, ни певцами классовой «пролетарской культуры». Будь мы в России, мы, конечно, не превратились бы ни в «красных профессоров», ни в советских публицистов, но сознательно обрекли бы себя на роль государственных «спецов», и на этой деловой почве безболезненно встретились бы с вами».
Для «спеца» необходимы два свойства: лояльное отношение к власти и технические знания. Больше от него ничего и не следует ждать. Он чужд политики, заведомо отказывается от самостоятельной политической деятельности.
Кажется, именно такова «рабочая идея» большинства интеллигенции, ныне сотрудничающей в России с советской властью.
«Смена Вех» становится, таким образом, как бы вольным словом, «бесцензурной речью», рупором этой интеллигенции, не могущей еще ничего говорить, но знающей и чувствующей много, бесконечно больше надменной и пустой эмигрантщины, бросающей камень в каждого, кто «замарал себя касательством к большевикам». Социального базиса для активной политической работы национальной интеллигенции в России еще нет. И, со своей стороны, она не должна во что бы то ни стало играть политическую роль. Решающим и активным фактором благополучного завершения революции окажутся те же элементы («рабочие и крестьяне»), на которых было ориентировано в свое время ее знаменитое «углубление». Путь воссоздания наметят своими конкретными построениями те, кто некогда разрушал. «Новая экономическая политика» — в этом отношении знаменательный симптом.