Национальность – одессит

Чернобровкин Александр Васильевич

— Тогда вам придется написать прошение на имя их высокоблагородия полицмейстера Вершинина Павла Антоновича, заполнить анкету и купить две марки по восемьдесят копеек каждая. Вас проверят, и в случае положительного решения вопроса получите свидетельство, дающее право обратиться в канцелярию градоначальника. Приложите фотографический портрет и заплатите десять рублей за бланк, и через несколько дней вам выдадут таможенный паспорт, — рассказал он.

Чем отличается таможенный паспорт от заграничного, я понятия не имел, но, если по нему можно выехать заграницу, сойдет и такой. Мне нужен хоть какой-нибудь документ,

дающий возможность легализоваться в Российской империи. Еще при советской власти я усвоил поговорку «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек». К началу двадцать первого века она станет злободневной во всем мире. В неразберихе военного Порт-Артура, как мне кажется, это сделать проще.

— Сколько времени займет это всё? — поинтересовался я.

— У нас день-два и в канцелярии управлялись раньше за столько же, но сейчасу них много работы: война-с, — многозначительно ответил он.

Что ж, придется подождать.

— Ваше благородие, я не уверен, что смогу правильно написать прошение и заполнить анкеты. Не подскажите, кому можно поручить это и сколько будет стоить? — попросил я, потому что сильно сомневался, что справлюсь с нынешней орфографией, этими ятями, фитами, ижицами и твердыми знаками в конце.

— Конечно, можно. Вам его напишут за рубль. Оставьте деньги, я передам тому, кто этим занимается, — предложил он.

Значит, напишет сам. Это я и хотел узнать, после чего положил на стол зеленовато-красную невыразительную купюру в три рубля:

— Это за марки и помощь.

Ловко цапнув кредитный билет, провинциальный секретарь искренне произнес:

— Благодарствую!

Видимо, не избалован взятками.

— А нет ли здесь людей, которые бы от моего имени получили у вас справку и подали документы в канцелярию градоначальника? Само собой, не бесплатно. Я бы заплатил такому человеку десять рублей, — закинул я и показал две красные купюры в десять рублей, на которых была изображена сидящая баба в древнерусской одежде (княгиня Ольга?), державшая в левой руке лавровую ветвь, а правой опершаяся на щит с гербом империи.

— Я знаю такого человека, — потупив глаза, тихо ответил он.

— Заранее благодарен! — произнес я и положил купюры под толстую прошитую тетрадь в картонном переплете, на которой было написано «Регистрация дел».

— Мой знакомый говорил, что в Одессе живут очень обходительные люди! — шутливо произнес провинциальный секретарь.

С ним не поспоришь: в городе у моря давать и брать взятки умели даже в сталинские времена.

После этого провинциальный секретарь ручкой с железным пером записал темно-синими чернилами на чистом листе бумаги мои фамилию, имя, отчество, дату рождения (день и месяц я назвал настоящие, а год тысяча восемьсот восемьдесят пятый, то есть мне скоро будет девятнадцать) и место (Одесса), название португальского парохода («Мацзу»), социальный статус (разночинец), профессия (штурман), вероисповедание (православный), воинский учет (не состою), семейное положение (отсутствует), где сейчас проживаю (гостиница «Таврида»).

— Приходите на следующей неделе, когда заживет ушиб и сделаете фотографический портрет, — закончив, теплым тоном произнес он.

Покидая кабинет, я краем глаза заметил, как провинциальный секретарь, положив левую ладонь на толстую тетрадь, под которой спрятаны десятки, перемещает ее по столешнице.

Наверное, давно уже никто не подогревал его так щедро.

5

За время скитания по эпохам я сделал вывод, что мы то, во что одеты, причем провожают нас не лучше, чем встречают, независимо от того, как блистали умом. Чем дороже будет шмотьё, тем лучше ко мне будут относиться. Поэтому после визита в полицейский участок я пошел в обратную сторону, к пропущенной ранее «Мастерской Трахтенберга. Лучшего портного в Порт-Артуре». Видимо, он единственный в городе.

Хозяин ее был лет тридцати, мелковат и худ, как камбала. Наверное, женат на горячей толстушке с черными усиками, способной выжать все соки и вынести напрочь мозги дюжине таких, как он. На голове у портного черная кипа, но нет ни пейсов, ни бороды, ни даже усов, причем выбрит идеально. Зато пучки черных волос торчали из ноздрей и ушей. Пухлые губы, казавшиеся чужими на худом узком лице, расплылись в плотоядной улыбке, когда я вошел. Портной отложил отрез белой материи, которую обметывал, и заспешил мне навстречу.

— Я уже вижу на вас новый идеальный костюм, однобортный, с двумя пуговица… — на ходу затараторил он.

— С тремя, — перебил я. — Третью не буду застегивать.

— О, да, для вашей фигуры лучше таки три пуговицы! — тут же согласился он. — Приятно встретить человека с таким отменным вкусом!

То, во что я сейчас одет, тянет на полную безвкусицу и критичное отставание от моды.

— Если вы закончили обработку шлимазла (недотёпы), давайте перейдем к делу, — предложил я.

Показав в более искренней улыбке пустоты вместо половины зубов, портной сделал вывод:

— Вы приехали с Одессы? Да что я спрашиваю?! И так видно! Где там жили?

— Где только ни жил, за исключением катакомб, — признался я.

— А я на Пересыпи три года. Учился у лучшего мастера Одессы! — похвастался он.

Я, конечно, не очень хорошо разбираюсь в портных, но знаю, что лучшие держат мастерскую не на окраине, а в центре города.

— Потом вернулся в Бердичев, но там и без меня портных много, и полтора года назад занесло меня сюда за грехи мои. Всё шло хорошо, и вдруг, ой-вей, война! — продолжил он, яростно жестикулируя и брызгая слюной.

— Так надо переехать, — посоветовал я.

— Жду, когда старший сын закончит первый класс гимназии. Деньги немалые заплачены — двадцать пять целковых, — сообщил он и показал на висевшие на специальной раме образцы материи: — Выбирайте, какой цвет нравится.

Я остановился на темно-сером.

— Цвет для настоящего джентльмена! — похвалил портной.

Мы обсудили другие детали, после чего я был обмерян.

Пока портной занимался этим, я полюбопытствовал:

— Давно здесь гимназия?

— Когда мы приехали, уже были и мужская, и женская, только маленькие. Обе в одном здании, разделенном на две части, и директор у них один. В классах по семь-восемь учеников. Это даже лучше: больше внимания к каждому, — рассказал он и не удержался от хвастовства: — Мой Яша — первый в своем классе! Учителя хвалят его, ставят по всем предметам оценку «хорошо»! На «отлично» знают только преподаватели!

— И по закону божьему тоже? — подколол я.

— Мы крещеные, православные, — шепотом, как важную тайну, поведал ашкенази.