Над горой играет свет

Мадженди Кэтрин

Мы объехали озерцо (тихое и гладкое, не то что мои горные ручьи), я снимала уток, лунно-белых цапель, высоченные кипарисы и их воздушные корни, снимала испанский мох, его свисающие пряди, каскады, гирлянды. Папа сказал, что во мху живут клопы, поэтому и родилась пословица «Крепко спит только тот, кто клопов изведет». Люди набивали мхом матрасы, а потом чесались от клопиных укусов.

Когда я сфотографировала все, что хотела бы показать маме и Энди, папа повез меня в ресторанчик. Он был довольно облезлым и не очень чистым, но пахло там вкусно.

К нашему столику подошла

девушка с длинными волосами, почти такими же темными, как у меня. На форменной бирке я прочла: «Сут» В черных глазах плясали искорки, она улыбнулась мне крупными губами в коричневатой помаде.

— Чего желают дорогие гости? — спросила она, ставя на стол два стакана с ледяной водой.

— А вы тоже в сегодняшнем меню? — улыбнулся папа широко, как чеширский кот.

— Спросите у моего парня. Он, кстати, тут, крупный экземпляр, так врежет, что костей не соберешь.

Я глянула на ее дружка и поняла, что папе лучше придержать язык. Он вдруг поперхнулся и долго откашливался.

— Нам два «бедных парня» ^[18]с креветками и двойным соусом тартар. Дочь моя еще ни разу не пробовала «бедного парня». — Папа подмигнул мне. — И много-много жареной картошки, Сут.

— Что будешь пить, девчонкин?

Кто такой Девчонкин, я не знала, но смотрела Сут на меня.

— Газиро… то есть коку. Безалкогольную апельсиновую коку.

Она расхохоталась, оскалив крупные белые зубы (у меня у самой такие же), потом нажала пальцем на мой нос.

— Говоришь, безалкогольную апельсиновую коку? Умница девочка. Вот бы и мне домой такую.

По животу моему и по всем жилам разлилось приятное тепло.

Сут повернулась к папе:

— А что желает Дон Жуан?

Папа хохотнул.

— Пиво, самое лучшее в вашем ассортименте и самое холодное.

— У нас все пиво лучшее и холодное. — Она откинула назад волосы и отошла, покачивая бедрами.

Папа долго смотрел ей вслед, потом сказал:

— Букашка, ты сегодня определенно в ударе.

Мимо окна ковылял старичок, подбирал с тротуара окурки и складывал в карман. Увидев, что я смотрю на него, махнул рукой. Я тоже махнула.

Сут принесла пиво, «коку» и большую тарелку жареной картошки.

— Ешьте, пока горячая.

Она ждала, поэтому я взяла ломтик и откусила:

— Ммм.

— Вкусно, да? Марко нажарил побольше, специально для тебя, красавица.

Я млела от гордости, еще бы, столько внимания. Вот ее бы я смогла полюбить, подумала я.

— Значит, ты никогда не ела «бедного парня»?

— Нет, мэм.

— Откуда ты? Не пойму, что за акцент.

А я была уверена, что это она говорит с акцентом.

— Я из благословенной Западной Вирджинии.

Сут снова рассмеялась замечательным своим смехом.

— Твой дом так далеко отсюда?

Я кивнула, хрустя вторым картофельным ломтиком.

— Бедное дитя.

— Сут, забирай иди заказ! — крикнул Марко. — Вечно к дитя-я-ям с разговорами лезешь, очень уж ты их любишь. — Он так и сказал — «к дитя-я-ям»

Подмигнув мне, Сут развернулась, чтобы пойти за сэндвичами, но сначала запулила в Марко полотенце.

— Вот тебе, засунь в него

свой заказ. — Она ехидно рассмеялась.

А ведь и правда было бы здорово оказаться у Сут дома. И там понарошку представить, что она моя сестра. Или мама.

Она вскоре принесла «бедных парней», длиннющих, почти в половину моей руки.

— Вот, прошу. Если что понадобится, зовите.

Папа откусил огромный кусок, я тоже. Хлеб был мягким, с хрустящей корочкой. Жареные креветки внутри пропитались острым соусом, и пощипывало язык. Я смогла одолеть только половину сэндвича. Остальные полбатончика Сут завернула в вощеную бумагу и велела взять с собой. Пора было уезжать, мне даже взгрустнулось.

— Приходи еще, буду рада видеть твою милую смеющуюся мордашку.

Я взяла свой сэндвич. Живот был полон вкусной еды, а сердце заполонила Сут. Уже в машине я кое о чем подумала.

— Пап, подожди.

И, схватив фотоаппарат, понеслась назад.

Сут обернулась и уперлась руками в бедра.

— Не наелась, что ли, девчонкин?

Я смутилась, но очень хотелось ее на память.

— Можно я вас сниму? — И благовоспитанно добавила: — Вместе с Марко.

Она притянула Марко за рукав, они встали рядышком, улыбаясь во весь рот. Щелкнула их дважды, одно фото мне, другое для письма Энди.

— Спасибо, Сут.

Она подошла, обняла меня, сквозь запах жареной картошки пробился запах гвоздики, от волос Сут.

— Скорее снова приезжай, золотко.

Когда мы с папой отъехали, у обоих на губах бродила мечтательная улыбка. Это все она, Сут.

Как только мы вернулись, папа намешал коктейль в огромном стакане. Потом он плюхнулся на диван, потягивая свое пойло, и вперился в книгу. Усевшись рядом, я прильнула к папиному плечу у себя дома.

Сюрприз Ребекки совпал с одуряюще знойным днем. Кубики льда в стакане таяли сразу, не дожив до второго глотка. Я дочитывала «Черного Красавчика», потягивая чай Эми Кэмпинелл, до того сладкий, что сводило язык. Эми Кэмпинелл закармливала нас и упаивала чаем до дурноты. Когда она шла по улице, это была картина. Сладкий чай, лимонад, нежные стручки бамии, суп из лобстера, сэндвичи с салатом из креветок. Все это она как-то исхитрилась тащить одновременно, правда, руки у нее действительно были не маленькие. Кудряшки, белые, как перья луизианской цапли, топорщились, поэтому голова мисс Эми напоминала кончик ватной палочки, очень-очень большой палочки. Иногда с ней приходила приятельница, миссис Портье. И тогда они уже вдвоем кудахтали над нами с Микой, как над малыми цыплятами.

Я как раз прочла про печальную участь кобылки Джинджер, рыжей подруги Красавчика, и тут во двор въехала машина Ребекки, солидный черный «олдсмобиль» с белыми стрелками на боках. Чинно так въехала, это не наши гонки на розовом «рам-блере», когда мама подставляла ветру ладонь, а он шкодливо резвился в ее волосах.

Ребекка вылезла из машины и с ликующей улыбкой метнулась назад, к багажнику.

— Вирджиния Кейт, скорее сюда!

Отложив книгу, я понеслась во двор, но на середине притормозила, а Ребекка уже распутывала веревки.