Над кем не властно время
Шрифт:
Сандрино, в прошлом подолгу живший в Индии, где он практиковал тайные методы раскрытия духовных способностей, рассказал мне о невидимых обычным зрением жизненных центрах, которые он называл "чакрамами". Недавно, читая полуслепой самиздатовский текст по йоге, я снова увидел это слово. "Чакрам", или "чакра", на санскрите означает круг, колесо. Любопытная перекличка с одним из значений латинского "orbis" - круг, сфера, страна, мир. Так кто же такой орбинавт: странствующий из одного возможного мира в другой или же путешествующий силой колеса?
Во время одного из своих погружений в особую область третьей памяти,
В течение полутора месяцев после этого я, ежедневно совершая орбинавтические опыты по изменению яви, превратился из полуслепого, страдающего хромотой и одышкой старика в гибкого и крепкого, пронизанного радостью бытия юношу. Теперь я был преисполнен такой жизненной силы, какой не знал в годы своей первой юности в Гранаде и Кордове! Мы с женой уже рисовали в воображении столетия совместной счастливой жизни, думая лишь о том, как бы нам не привлечь своей неувядающей юностью нежелательное людское внимание.
Но все вдруг внезапно оборвалось. Оказалось, что не я один облюбовал удивительную область третьей памяти. Некая женщина, родившаяся во времена первых римских императоров, тоже знала ее. Именно она и назвала эту сферу опыта Криптой. Не могу не признать: удачное название. Случайно столкнувшись в Крипте с Кассией-Лючией, я напал на нее, дабы защитить дорогих мне людей, ибо на миг наши с ней сознания совместились, и я прочитал ее память и ее намерения. В этом сражении я и погиб. Кажется, перед самой гибелью я сумел лишить свою противницу дара орбинавта. Впрочем, уверенности в этом у меня нет. Все тогда померкло слишком быстро.
Итак, в сентябре 1978 года я обладал знанием о двух путях, ведущих к развитию орбинавтической способности. Один я назвал долгим, ибо он предполагает не менее 70 лет ежедневных медитаций Воина-Ибера, изложенных в расшифрованной части рукописи "Свет в оазисе". Второй путь был менее продолжительным, однако и его язык мой не повернулся называть коротким. Я счел его "средним". Хотя, может быть, для кого-то он и сработал бы быстрее. Но лично мне на то, чтобы обнаружить и освоить третью память, из которой я смог в одночасье раскрыть свой затылочный чакрам и стать орбинавтом, понадобилось более 30 лет постоянных стараний в осознанных сновидениях.
Теперь я тешил себя надеждой, что когда-нибудь будет открыт - надеюсь, мною самим, - третий, по-настоящему быстрый способ. И тогда я передам знания об орбинавтике близким людям - родителям, тете, друзьям. Дар орбинавта - это не только возможность менять уже свершившиеся события, но и ключ к идеальному телу, что, по сути, равносильно вечной юности. Размышляя об этом, я надеялся, что ни один из тех, кому я когда-нибудь доверю тайну, не соблазнится возможностью огромной власти над людьми и обстоятельствами, не станет стремиться к мировому господству, как это случилось с моей рыжеволосой убийцей.
В любом случае, до открытия по-настоящему быстрого способа
Получалось, что, расскажи я кому-то об интеграции Алонсо и Максима, мне либо не поверили бы, либо сочли бы меня одержимым или шизофреником. Неизвестно, что хуже. Разумнее было просто держать свои переживания при себе.
В свое время началом пути к открытию второй и третьей памяти стали для меня осознанные сны. В нынешнем своем периоде существования мне все никак не удавалось сдвинуться в этом направлении. Как ни настраивал я себя во время засыпания, в сновидении я принимал все, что видел, за чистую монету и лишь после пробуждения понимал, что только что видел сон. Но я твердо решил продолжать усилия в этом направлении, а также - ежедневно выполнять медитации Воина-Ибера. Я был молод. Вполне мог прожить еще семьдесят лет. Так что шансы у меня были. Я надеялся сделать все, зависящее от меня, чтобы какой-нибудь из двух путей - долгий и средний - привел меня к овладению даром.
***
После колхоза снова пошла школьная учеба. На переменах ученики младших классов носились взад-вперед по коридорам, поднимая оглушительный галдеж: девочки в коричневых платьях с черными фартуками и мальчики в своих темно-синих брючках и белых рубашках, со сдвинутыми набок обкусанными концами красных галстуков. Первые дни сентября были непривычно холодными, и многие надевали форменные курточки с пластиковыми эмблемами на рукаве, изображавшими учебник и солнце. Потом началось бабье лето, и на некоторое время снова стало возможно ходить в одних рубашках. Мы, старшеклассники, были свободны в выборе одежды и редко носили школьную форму.
После 63 лет жизни мне было странновато сидеть за партой в окружении подростков и быть таким же подростком. Однако странность эта нисколько не тяготила. В отличие от своих одноклассников, я испытывал искренний интерес к самым разным предметам. Даже новейшая история и обществоведение, подаваемые крайне тенденциозно, были по своему интересны именно тем, что являли собою любопытные образчики искажений и умолчаний в угоду политическим теориям и интересам. Гадливость эти уроки, конечно, вызывали, но не скуку. А уж если я не скучал на уроках по идеологическим дисциплинам, то об остальных нечего и говорить. Математика все еще продолжала быть для меня царицей наук, однако теперь она больше не затмевала интереса к другим предметам.