Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
Нюрка подошла к мужу:
— Ну чего прижух? Пошли чай пить!
Митька поднялся и снова, как бывало, крепко и ласково сжал её руку.
— А ты откуда знала, что меня нынче ждали у моста? — спросил он.
Нюра, помедлив, ответила:
— Отец днём намекнул мне, чтоб ты через луга вечерами не ходил. Ну и сама видела я, как дядька с Илюхои Бочарниковым в яме на речке кубари на сазанов ставили сегодня. А дружбы у нас сроду с Бочарниковыми не было.
В порыве нежности Митрий прижал жену к себе, ласково погладил её волосы.
А
— Митрий! — вскрикнула Нюра.
Но он уже исчез в темноте.
А немного погодя группа чоновцев бесшумно окружила мостик через Егорлык. Один из них, беспечно насвистывая, пошёл по улице к мосту. Навстречу ему метнулось три тени.
— Здорово, Митроха! — послышался хлипкий голосок Миколы Ковалева. — Вот и свиделись. Теперь поговорим по душам.
Один из троих сделал шаг в сторону, чтобы обойти Митрия, Микола взмахнул кинжалом.
Вот тебе, гад бандитский! — выкрикнул Митрий.
Ударом нагана он сбил Миколу с ног.
— Стой! Руки вверх! — словно из-под земли вынырнули из темноты. чоновцы…
Бандиты в эту ночь так и не появились в Ново–Троицкой — наверное, кто-то донёс, что их ждут чоновцы. Но в соседней станице они подожгли мельницу и обстреляли тушивших пожар.
А в Ново–Гроицкой до утра на улицах патрулировали чоновцы. Утром Архип с Митькой и несколькими комсомольцами пригнали к Совету линейку. На ней были связанные Миколка Ковалев, Илюха Бочарников, Иван Шкурников.
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
3атравлённым волком метался по дальним хуторам Аркашка–попович. Теперь вся банда состояла только из него самого. Одни откликнулись на призыв Советской власти сдать оружие и повиниться. Сейчас они живут себе в станицах, пашут землю да детишек растят. Другие погибли при попытке уйти за Кубань, в горы. Окружил тогда бандитов чоновский кавалерийский отряд. Только Аркашка и спасся благодаря своему доброму коню.
В оборванном, грязном, опустившемся бродяге трудно было узнать бывшего щеголеватого офицера. В Ново-Троицкую путь Аркашке был заказан: родительский дом находился под неусыпным наблюдением чоновцев. Думал отдохнуть в Армавире, у сестры Антонины, которая была теперь машинисткой в одном учреждении. Но сестра встретила неласково и прямо заявила, что ей с ним не по пути.
Только и удавалось теперь передохнуть и поесть по-человечески в отдалённых хуторах, у старых приятельниц, промышляющих самогоноварением. Когда-то немало бандитской добычи ушло в жадные руки этих баб. А теперь они пригодились, не отказывали в приюте и помощи, понимали, что связаны с бандитом одной верёвочкой.
В этот жаркий июньский день Аркашка пил самогон у хуторской вдовушки. Закусывал жареной гусятиной и злился, что не берет его хмель.
— Варишь ты, Надька, не самогон, а бурду! Пьешь его как воду! — упрекал Аркадий хозяйку. — Неужто для меня первача не найдётся?
А вдову между тем терзало беспокойство:
— Самогон добрый! — возразила она. — Из тутовника только што выгнала. Хмелю в нём достаточно — аж горит!
— Ну, ладно! Черт с ним, с самогоном! Ты мне пару белья чистого достань.
Но хозяйка ничего не ответила. Все её внимание было приковано к окну. По двору к порогу бежала женщина.
Соседка бежит сюда! — сообщила тревожно вдова.
Аркашка, выхватив из кармана наган, присел у стола, скрывшись за скатертью.
Соседка, пулей влетев в хату, затараторила:
— Окружают! Истинный Христос, окружают! ЧОНы понаехали.
А! Продала, стерва! — Аркашка выскочил из-за стола и двумя ударами нагана сбил баб с ног. Выскочив в сени, он по деревянной лестнице влетел на чердак.
Сердце, словно барабан, стучало в его груди. Он придавил грудь рукой, прислушался. Было слышно, как заливались бешеным лаем собаки, как кто-то щёлкнул во дворе затвором винтовки.
Выхватив кинжал, бандит несколькими ударами пробил в соломенной крыше дыру. Чиркнул спичкой и поджёг сухую солому. Сам выпрыгнул в сад.
Гам, в чащобе вишняка, его ожидал конь.
— Вон он, бандюга! — закричал старик с соседнего двора. — Вон он!
Добрый конь птицей перемахнул через плетень и понёсся в степь. Конь нёсся к глубокой балке, заросшей высоким дудником и татарником.
Оглянувшись, Аркашка увидел густой столб дыма, поднимающийся над горящей хатой, и конников, выскочивших вслед за ним из хуторской улицы.
Нырнув в заросли, Аркашка соскользнул с коня. Выхватив кинжал, он полоснул лошадь по крупу. И когда она, обезумев от страшной боли, вылетела из балки на степной простор, он забрался в самую чащобу терновника и затаился.
Аркашка слышал, как чоновцы ловили его лошадь, как переговаривались они, разъезжая по краю балки.
Но спускаться в балку не решались: знали, что Аркашка бьёт из нагана без промаха. Да и заросли тянулись на десяток вёрст.
Немного выждав, Аркашка пополз между кустами, время от времени настороженно выглядывая из-за обрыва.
Чоновцы решили, что он пойдёт в глубь балки, к реке, и поехали в ту сторону.
А он отправился туда, где балка, постепенно мелея, выходила к степной дороге. Тут Аркашка отполз чуть в сторону и залёг в кусгцх донника.
Вскоре на дороге показалась подвода, пара старых кляч, старая телега и седобородый дедок, браво понукающий лошадей. На телеге стояли ульи.
Поднявшись из кустов, Аркашка подскочил к телеге и сунул наган в седую бородёнку старика.
— Тпр–ру! — крикнул тот дрогнувшим голосом.
Старик сразу узнал Аркашку, но вида не подал.
— Ладно, мил человек! Ты не пужай, а садись, подвезу, коли по пути!
Аркашка усмехнулся.
— Узнаешь? — спросил он.
Старик откашлялся, прочищая горло.