Над островом чёрный закат
Шрифт:
Женщины исступленных жалкие – первое, что бросалось в глаза, когда приходилось сталкиваться с этими существами.
Их синеватые остроносые лица и истощенные тела удручали, не люди – тени людей.
Их скудная жизнь, скрытая от мужских глаз, обычно содержит три периода. Взросление до совершеннолетия в полной изоляции общественных инкубаторов. Замужество, состоящее в посещении супругами специализированной клиники, где из их тел извлекают половые субстанции с последующим слиянием и оплодотворением в пробирке.
Зародыш до определенного момента развивается в той же пробирке. Затем его помещают в просторную стеклянную
В дальнейшем любые контакты с биологическими родителями исключаются. Попытки разыскать собственного ребенка, которые довольно редко предпринимаются озабоченными родителями, приравниваются к тяжким преступлениям и сурово караются.
Супругам не запрещают жить вместе. Пары, сохранившие остаточную память, так и поступают. Но чаще расходятся и больше никогда не встречаются.
Наконец, третий период – обучение профессии и следующее за ним прозябание в изнурительной работе – весну за весной. Жизнь растений, не тревожимых памятью…
Он не смог отказаться от счастья, преступил Закон – забрал Веру с собой на Остров. Спрятал в своем поместье и почти на весну отошел от дел. Тем же, кто знал о его преступлении, повелел закрыть за собою дверь. Он умел защищать свои тайны.
Должное время спустя совершилось чудо – явился на свет мальчишка, его Адам. Он сам принимал роды. Его потрясли муки, которые на его глазах претерпела Вера. Когда же сын отделился от матери, приветствуя мир отчаянным басовитым криком, он принял ребенка на руки. Сначала ему показалось, что мальчик истек кровью, но, ощутив его сильные движения, он понял, что сын живой. Прижимая плотное, ускользающее тельце к груди одновременно сильно и нежно, он не испытал брезгливости, которую предполагал. Туника сразу же пропиталась кровью. Ребенок смолк, ощутив его тепло, пожевал губами, сморщился лицом, ему даже показалось, что он улыбнулся…
Вера была без сил, она приготовилась покинуть этот мир. Он удержал ее – не позволил. Позже он с истовым удовольствием наблюдал, как она кормит сына грудью, как возится с ним, пеленает, купает…
Она скоро поправилась – расцвела. Он украдкой следил за нею, не желая признать, что отныне они связаны прочно и навсегда. Рассуждая рационально, он видел перед собой живое существо, заменившее кювету, подобную той, в которой вызревал каждый исступленный на протяжении последней полусотни весен. Вера была живой кюветой, чувствующей и страдающей. Он знал, что кювету уничтожают после того, как она отслужит свое. Никому не придет в голову использовать ее повторно. По Закону Вера должна была закрыть за собою дверь. Она была плебейкой и к тому же родила ребенка, выполнив свое предназначение. Он был готов распорядиться, забывшись, но что-то не до конца осознанное, скорее всего, предощущение тоски, уже подступавшей вплотную, удержало его от шага, за которым, он знал, больше ничего не будет. Тогда он поверил по-настоящему, что выйти за дверь можно только в одном направлении.
Он тайно вернул Веру на Континент, в очередной раз нарушив Закон. Вскоре нашлось для нее приемлемое занятие: он поручил ей управление Большим инкубатором, в котором рождались и вызревали юноши для многочисленных шахт провинции и девушки, судьба которых была предопределена. Сына вместе с роботом-нянькой отправил к отцу, профессору университета, ничего не объяснив и настрого запретив раскрывать внуку правду о его происхождении. Больше он их не видел, но был вынужден признаться самому себе, что на самом деле память о них, затуманенная старческой слабостью, жила в нем всегда.
Теперь он думал о Вере и сыне не как о людях, с которыми когда-то соприкоснулся и которых должен бы уже забыть, он думал о них с такой достоверностью, настолько отчетливо видел их перед собой – мысленно, что едва сдерживался, чтобы не заговорить с ними. Ему захотелось немедленно вернуть Веру и сына в свою жизнь. Он не заметил, как немыслимое желание захватило его. Он решил сначала связаться с отцом, затем с Континентом и напрямую узнать о жизни близких людей, более не скрываясь, не опасаясь, что кто-то чужой проникнет в его тайну. Эти игры были ему безразличны. Он включил коммуникатор, набрал код отца и услышал бодрый голос.
– Привет, привет, господин Владетель, рад слышать, а уж о том, чтобы видеть, и не мечтаю, недоступный ты наш. – Следом знакомый смешок превосходства и спокойной совести, неизменно раздражавший его. – Вот думаю, какое невероятное событие должно было стрястись, чтобы ты наконец вспомнил о старике-отце? Шутка ли, миновало двадцать весен… Я вижу тебя только на портретах и приветствую верноподданно. Положено – по Закону.
Я вижу тебя только… на портретах и приветствую верноподданно. Положено – по Закону.
«Этот человек никогда не перестанет шутить, – подумал Владетель неприязненно. – Он, пожалуй, дошутится у меня…»
– Отец, – неуверенно выговорил он слово, которое когда-то давно заставил себя забыть, – я хочу знать, как живет… Адам, мой сын. Где он теперь, что с ним? Я о нем ничего не знаю.
– Адам? – Старик вскрикнул от неожиданности, но, смирив волнение, продолжал как ни в чем не бывало: – Адам в порядке. С отличием окончил университет, выбирает специализацию. Мальчик умненький, да что там мальчик – мужик. И, представь себе, как две капли воды похож на тебя. Не понимаю, как он до сих пор не догадался? Меня не забывает. Соскучится, нагрянет… Нам так хорошо вдвоем. А недавно даже ночевать оставался – выпросил разрешение у начальства на целые сутки. Вот уж мы наговорились всласть. Уверен, его ждет прекрасное будущее, из него формируется незаурядный ученый…
– Здоров ли он? – нетерпеливо перебил Владетель.
– Вполне. По всем мыслимым параметрам.
– А кровь?
– Тебе следовало бы помнить, – обиделся Гор, – что в нашем роду кровь у всех превосходная.
«Не может без нравоучений», – подумал Владетель, заводясь.
– Кстати, – продолжал отец, – он долгое время пропадал в лаборатории Антона, занимался кровью. До настоящего успеха еще далеко, но отдельные результаты, по словам учителя, обнадеживали… Вот только жаль, что Антона все-таки доконали твои прохвосты…
– Антон заслужил свою участь, – жестко выговорил Владетель. – Не стоило лезть на рожон. – Но сбавил напор, помягчал: – А вот у меня дела плохи… Врачи обещают месяц. Нужно решать немедленно. Пожалуйста, навести меня в ближайшие дни. Нужно кое-что обсудить. Буду ждать. Я распоряжусь, чтобы тебя доставили. Попрощаемся… на всякий случай.
Он прервал связь, не дождавшись ответа, и набрал Континент. Отозвался робот. «Вот и хорошо, – подумал Владетель, – этому ничего объяснять не придется».