Над пропастью во лжи
Шрифт:
Уже лежа в койке после отбоя, Игореша запоздало вспомнил, что забыл написать письмо домой, в Саратов.
– Эй, Шпала! – крикнул ему с соседнего второго яруса «дедушка» Цыплявый. – Харэ спать, ключ гони!
– Какой ключ? А, – очнулся от раздумий Игореша. Перегнулся с койки и нашарил в кармане форменного хэбэ гремящую связку. – Лови!
– Все нормально? – справился Цыплявый, поймав ключ. – Как прошла разведка боем?
Игорек показал большой палец.
– Что, целкой оказалась?
Игореша смутился и замолчал. Ему было отчего-то неприятно, что Цыплявый
– Слышь, пацаны! – громким шепотом встрял в разговор сержант Муля. – Хату в следующее воскресенье не занимать, я одну девчонку сегодня на Плешке подцепил, поведу ее на обработку.
– Мне-то что теперь, – вздохнул Игореша. – Меня Зверяев опять на дачу погонит.
– Смотри не схвати триппер, как с той кралей с вокзала, – ехидно прыснул Цыплявый.
– Не твоя печаль чужих детей качать, – холодно отозвался Муля и через минуту уже раскатисто захрапел, вздымая мощной грудью колючее казенное одеяло.
А Маринка между тем уже давно все решила для себя: летом они с Игорешей поженятся и поедут в Саратов, знакомиться с родителями жениха. А потом и в Мурмыш наведаются.
Девушка представляла, как она идет по улице под ручку с возлюбленным, не опасаясь ничьих осуждающих взоров, и как вокруг них, улюлюкая, носится ребятня, и брат Валька, поднимая пятками тучи пыли, мчится домой предупредить мать, что «уже идут». В эти мгновения ее охватывала гордость.
В Мурмыше она не была уже давно. Только на Новый год отважилась заехать домой, да и то побыла денек и быстро вернулась, так тоскливо ей показалось в родном доме.
Мать с Расулом сидели за столом, праздник праздновали. Пила только мать – сидела красная, осоловелая, распаренная, со слипшимися редкими волосами, сожженными химической завивкой. Ее кавалер ничего не пил, только размеренно двигал челюстями, наворачивая мясо.
– Явилась! – фыркнула мать, но при любовнике затевать скандал не стала.
Маринка, хмурясь, повела носом: очень уж сильно пахло в бараке газом.
– А мы привыкли! – с вызовом ответила мать. – Мы люди простые, наукам не обученные. Нам не воняет. А кому воняет, тех милости просим отсюда вон!
– Давно говорю, почини колонку, – неожиданно хмуро поддержал Маринку Расул.
– Что «почини», что «почини»? На какие такие вши? – Мать демонстративно потерла пальцы, как будто пересчитывала деньги. – Ты мне, что ли, дашь?
– Не дам, – холодно ответил Расул, глядя на подругу с мрачной ненавистью. – Пропиши меня, тогда починю. С чего это я в чужой квартире стану колонку чинить?
– Пропиши его! – Верка хмыкнула и обратила к дочери раскрасневшееся, заплывшее нездоровой пухлостью лицо. – Его пропиши, а он потом своих пащенков сюда жить наведет. И бабу свою усатую.
Расул не ответил. Молча отправил в рот очередной кусок пережаренного мяса, в бешенстве задвигал челюстями.
– Ну а ты, доченька, чем меня порадуешь? – Верка хохотнула, картинно сплетя руки на груди. – В подоле не принесла еще?
Маринка мимоходом обняла
– Учусь в педучилище, подрабатываю уборщицей, – как будто не слыша последнего вопроса, поведала Маринка. – Конечно, трудно, но ничего…
– А денег что же не высылаешь?
– Самой на еду едва хватает.
– А на шмотки новые хватает? – обидчиво заметила мать, приметив обнову. – Мать ее оборванкой ходит, некому даже тапки новые справить… – Она надрывно всхлипнула.
Расул отправил в рот очередной кусок мяса и мрачно покосился на сожительницу.
– А я, мама, замуж выхожу, – с видимым спокойствием ответила Маринка.
– Да ну? И за кого? Небось за своего студента голоштанного? Ну ладно, пусть хоть за него. Когда привезешь жениха-то?
– Весной, наверное, – ответила дочка. – Вот распишемся…
– Ну и ладно, – неожиданно просияла мать. – Давай тогда выпьем за это. Вот счастье-то! Доченька ты моя любимая, счастье мое! Соскучилась мамка за тобой…
Обычная сварливость внезапно сменилась в ней алкогольной назойливой сентиментальностью. Маринка тайком отерла губы после мокрого поцелуя.
– Ой, пить будем, гулять будем, во дворе столы поставим, весь поселок пригласим! – пообещала мать. – Радость-то какая!
– Нет, мама, не хочу я здесь никакой свадьбы, – твердо возразила дочь. – Дорого.
– Ну и ладно, – неожиданно легко согласилась мать и плеснула в стакан водки. – Тогда выпьем!
– Ну почему так пахнет газом? (Студентка беспокойно ворочается.)
– Это у вас положительный соматик. Мы подобрались к очень важной грамме. Что вы слышите сейчас? Есть у вас соник, звук?
– «Хорошая парочка, петух да ярочка!.. Ну, чисто голубята…» (Студентка морщится, беспокойно ворочается на кушетке.) Горько! Очень горько. Я не могу, какая-то горечь во рту…
– Вернемся к началу этой граммы и попробуем пройти ее снова. Давайте посмотрим, сможем ли мы прочно установить контакт с соматикой. Вернитесь в начало, и, когда я сосчитаю от одного до пяти, первая фраза вспыхнет у вас в сознании. Один, два, три, четыре, пять…
– «Как детей строгать – он первый. А как жениться – нет его». Нет его… Нет его… Нет его…
– Пройдите это еще раз, пожалуйста.
– Нет его… Его не-ет!
Встречи Маринки и Игореши в бревенчатом доме на окраине города, который солдаты снимали у столетнего деда для любовных свиданий и хранения «гражданских» вещей (чтобы было в чем прогуляться по городу, не опасаясь бдительных патрулей), продолжались всю зиму и начало весны. На последние копейки девушка покупала на рынке еду, чтобы накормить своего любимого. Ведь он вечно голодный, а ему учиться надо, ему нужны витамины. Вон он какой худенький. Студенты все такие бедные, несчастные… Она бы на всех наготовила, настряпала, ей не жалко. Только Игореша отчего-то не знакомит ее со своими друзьями. Может, стыдится?