Над Синим Небом
Шрифт:
— Мама!.. — беспомощно воскликнула я. Плохих новостей достаточно! Мне хотелось молиться Вселенной, чтобы эта бесконечная череда неприятностей закончилась, но сами неприятности, похоже, были другого мнения.
— Альтарея! — в голосе мамы послышалась истеричная нотка. Это тоже было новостью, Эставелла всегда доброжелательна и сдержана настолько, что даже во время станционной аварии много лет назад, когда все панически разбегались вокруг, она оставалась спокойна, как дрод, и ни разу не позволила мне усомниться в благополучном исходе катастрофы. Она знала, любое мое сильное волнение может закончиться дыхательным
— Говори, мама! — я решительно поджала губы. Мы шли вдоль искусственной аллеи с горбатыми, уродливыми деревьями и я была уверена, что наш разговор не останется без внимания. Но иного способа почувствовать себя прежней у меня не было.
— Я понимаю, как это непросто. Потерять ребенка… — Эставелла не лгала. В юности она не смогла выносить своего настоящего, родного сына. Возможно, именно поэтому в ее жизни появилась я. Мы говорили об этом лишь раз, когда я была подростком, и больше не возвращались к теме. Слишком кусачей и болезненной она казалась для нас обоих. Я кивнула.
— И, конечно, никогда бы не стала желать этого тебе. Но, поверь, Аля, я видела в этой жизни многое, иногда обстоятельства складываются таким образом, что лучше смириться и довериться судьбе.
Я было открыла рот, чтобы возразить, но мама не дала этого сделать, резко развернувшись и прижав палец к моим губам.
— Послушай, я знаю о чем говорю. Когда-то давно, как и ты, я думала, что моя жизнь закончена. Когда мой ребенок погиб, так и не родившись, я верила, что не смогу больше дышать. Но позже, встретив тебя, я поняла, что для нас с твоим отцом все только начинается. И если бы меня сейчас просили ответить откровенно, что бы я предпочла… Я бы ни секунды не сомневалась ответить, что я всегда была счастлива быть твоей матерью, Альтарея. А то, что было в прошлом, я бы не хотела… чтобы все сложилось иначе. Было и было.
Слезы выступили на моих глазах — свидетели моей извечной неуверенности и такое необходимое сейчас подтверждение, что я все еще жива душой. Всю жизнь я сомневалась, что никогда не смогу заменить Эставелле ее родного ребенка. Слишком несуразной, странной и болезненной я росла.
— Я люблю тебя, мама… — только и смогла вымолвить я, вытираясь рукавом.
— Аля-Аля, не иди наперекор судьбе. Она не оставляет тебе выбора, как и мне когда-то. Тебе не в чем себя винить. Возможно, потом все изменится. Но сейчас… Сейчас тебе надо вернуться домой, чтобы набраться сил и решить, как жить дальше.
— Ты предлагаешь оставить ребенка? — моя улыбка стала кривой.
— Ты не сможешь это выбирать, Аля, — мама смотрела на меня и в глубине ее глаз затаилась бесконечная грусть. — Сейчас ты лишь изводишь себя, вместо того, чтобы принять ситуацию, подброшенную жизнью. Возможно, в будущем, как и я, ты будешь благодарна, что все сложилось именно так.
— Нет, — я отвернулась. Ребенок Эставеллы погиб, медицина оказалась бессильна его спасти. Мой же будет жить, не зная, кто его настоящая мать. Вслух я не решилась это озвучить. — Это не просто мой ребенок, мама. Это наш ребенок, мой и его отца. И… отца ребенка я хочу видеть, не меньше, чем малыша.
— Разве? — Эставелла была удивлена. — Разве это не жестокий мучитель, который, который…
Она запнулась, не решаясь озвучить, как именно был зачат мой ребенок. Я и сама смущалась
— Все не так, мама. Уверена, когда-нибудь ты убедишься в этом сама. Я хочу в это верить. А пока… пока мне не хотелось бы потерять еще и тебя.
У нас еще было немного времени, чтобы обсудить основные события за время моего отсутствия. Несмотря на холодные стены вокруг, усеянные окнами, смотрящими в открытый космос, а не на синее небо, это встреча подарила мне мгновения совершенно забытых переживаний. Где бы мы ни находились, рядом с Эставеллой я чувствовала себя дома.
После встречи с матерью раздрай в моей душе усилился, но, как ни странно, это помогло сойти с рельс ставшего привычным сонного состояния. Зацепившись за эмоции, которые я испытала, я больше не хотела их отпускать. Словно маленькие кирпичики моей сути, я их бережно хранила и прятала каждый раз, ощущая, как на меня накатывает непреодолимое безразличие. Представляя картины прошлого — вспоминая угрюмого Зэлдара, забавного Эндо, прекрасную Землю и свои невероятные приключения, я балансировала на хрупкой грани между трепетом и равнодушием, надеждой и опустошенностью. Это парадоксальное смешение чувств я не забуду никогда.
Один плюс у моего состояния был — ни минуты я не провела, обвиняя себя или Зэлдара в произошедшем. То ли нейромодуляторы срабатывали, то ли в самом деле я не могла проследить первопричину той плачевной ситуации, в которой мы оказались. Мои ожидания в отношении Союза не оправдались, но еще раньше я не смогла установить доверие с человеком, которого считала своей судьбой. Какой бы выбор я не совершила, я оказывалась в суровой западне. Она виделась мне как огромная яма с рваными краями и темной, тягучей жижей посередине. Как бы я не отступала назад, края ямы неумолимо обваливались, стремясь затащить мое тело в густое липкое месиво. Этот момент я иногда помнила при пробуждении ото сна.
И, меня никогда не покидало ощущение, что Зэлдар находится рядом, словно тень, ненавязчиво присутствующая в жизни. Наверное, мой мозг стремился избежать глубокой травмы и просто рисовал образ человека, которого я любила. Я несколько раз просила установить видеосвязь с ним, но мне с упорством отказывали. Тяжелого разговора не избежать, но это была моя последняя возможность рассказать о том, в чем я всегда боялась признаться, находясь наедине с суровым мужчиной. Пусть я буду первой, пусть скажу лишь одна… плевать. Он должен знать о моих чувствах.
На этом фоне появление моего несостоявшегося мужа Овчанкина ввело меня в ступор. Ровно на той же аллее, где мы встретились с мамой, на следующий день возник старый друг. Признаться, ошеломление постигло не только меня. Овчанкин буквально завис в пространстве, разглядывая мое лицо и изменившуюся фигуру, и я впервые в жизни увидела, как десяток эмоций пролетел на лице одного человека за несколько секунд. Искренняя радость сменилась секундным недоумением, затем острой жалостью, превратившейся в ярое негодование, уступившее место задумчивому удивлению и отстраненности, словно Овчанкин столкнулся с кем-то чужим, а затем снова узнаванием и счастливым блеском в глазах. Наконец, мы шагнули друг к другу и осторожно обнялись, потому что несокрушимой преградой между нами пролег мой, выдающихся размеров, живот.