Над Тиссой (илл. Б. Козловского)
Шрифт:
— Поглядываем вот, — объяснила колхозница, — на своих заграничных соседей и радуемся.
Всюду, куда только доставал глаз, лежали удивительно плоские, словно выглаженные гигантским утюгом, затисские земли — восточный краешек Большой Венгерской низменности. На этой зеленой скатерти, в ее правом углу, у самой Тиссы, поднимались кущи садов и алели черепичные крыши белых домиков; ряд осокорей, таких же шатровых, рвущихся в небо, как и на этой стороне, выстроился у подножия дамбы. Все остальное — равнина, равнина без конца, без края: нежнозеленые озимые поля, буро-пепельная обветренная и подсушенная солнцем зябь, шелковисто-черная весенняя вспашка, густотравные
Венгры, которые работали ближе к Тиссе, давно заметили советских колхозников, стоявших на дамбе. Поравнявшись с ними на своем тракторе или на паре коней, впряженных в плуг, они снимали шляпы, махали платками.
— Значит, опять соревнование, Мария Васильевна? — улыбнулся Смолярчук.
— Выходит, что так. — Мария Васильевна уголком темного платка вытерла обветренные губы. — Только им догонять придется. Поздновато спохватились. Мы еще осенью свою часть Чортова гнезда вспахали, а они только начинают…
— Вы не жалейте своих соседей, мамо, — сказала Терезия, — догонят!
— Я не жалею их, дочка, а радуюсь, на них глядя… Девчата, по местам!
Покинув дамбу, рассыпавшись по всему полю, колхозницы лопатами, железными граблями, увесистыми рогачами выравнивали те впадины, выемки, канавы и старые ложа водостоков, которые не одолела тракторная борона.
Смолярчук не отходил от Терезии.
— Пойдем, — позвал он девушку.
— Куда? — удивилась она. — Нам с тобой не по дороге.
Старшина покачал головой и тихо сказал:
— Нет, Терезия, сегодня нам с тобой по дороге. Тебя хочет видеть начальник заставы.
— Иди, раз приглашают, — сказала мать. — Зря пограничники не побеспокоят.
— Ты не знаешь, зачем я понадобилась вашему начальнику? — Терезия беспечно, веселыми глазами смотрела на Смолярчука.
— Знаю. Были у тебя сегодня гости?
— Были. Только не гости, а гость.
— Кто он такой?
Терезия, шагавшая в ногу со Смолярчуком, остановилась.
— Иван Белограй! — ответила она и с недоумением спросила: — А что?
— Да так… Он нас интересует…
— Пусть мой гость вас не беспокоит. Гвардеец! Приехал из Берлина. Вся грудь в орденах и медалях.
Смолярчук слушал, глядя в землю.
— Давно ты его знаешь, Терезия?
— Порядочно. Больше года.
— А где ты с ним встретилась?
— Амы до сегодняшнего дня пока не встречались.
— Не встречались? — удивился Смолярчук. — Как же вы познакомились?
— По письмам.
— И много вы писем послали друг другу?
Терезия засмеялась: она поняла наконец, почему старшина заинтересовался Иваном Белограем.
— Много будешь знать, хлопче, скоро состаришься, — сказала Терезия, стараясь свести весь разговор к шутке.
Смолярчук взял девушку за руку.
— А ты уверена, — серьезно спросил он, — что твоего гостя зовут Иваном Белограем?
— Ну, а как же? Иван. Иван Федорович Белограй.
— Это он так говорит…
Не ответив на вопрос Смолярчука, Терезия встревоженно посмотрела на старшину и вдруг вспомнила убийство неизвестного человека у подножия Ночь-горы и свою мартовскую беседу с майором Зубавиным.
Сотни людей встретил Смолярчук на своем пути с тех пор, как ему стало известно, что пятый нарушитель прорвался через границу и безнаказанно разгуливает на свободе. В каждого незнакомого человека Смолярчук пристально вглядывался, но почему-то только один Иван Белограй вызвал к себе настоящее подозрение, хотя, проверив документы демобилизованного старшины, Смолярчук не нашел в них ничего подозрительного. И сапоги на Белограе были вовсе не похожи на те, что оставили отпечатки в сарае: не новые армейские, керзовые, а хромовые, порядочно поношенные. Однако Смолярчук, зная, как ловко маскируются враги, пытливо приглядывался к незнакомцу и наконец увидел то, что искал. Как ни весело улыбался гость Терезии, но он не мог скрыть от зоркого глаза пограничника судорожной напряженности своего лица. «В чем дело, — подумал Смолярчук, — почему он нервничает?» Смолярчук улавливал и в голосе гвардейца какую-то напряженность и скованность. Глаза Белограя, хоть он старался смотреть спокойно и весело, все же выражали тревогу и страх. Да и руки, сжимавшие руль велосипеда и разворачивавшие бумажник с документами, чуть-чуть вздрагивали.
Все эти подозрения Смолярчука укреплялись тем, что он, когда обыскивал местность в районе Ночь-горы, где был убит неизвестный человек, нашел с помощью Витязя полузатоптанную в снег журнальную фотографию Терезии. Она была наклеена на глянцевитый, с золотым обрезом картон. Точно такой картон с фотографией Терезии увидел теперь Смолярчук и в руках демобилизованного старшины Ивана Белограя. Как надо понимать это странное совпадение? Смолярчук решил, что фотография, найденная в горах, неподалеку от места происшествия, и эта, увиденная им в руках Ивана Белограя, принадлежали одному человеку. Но кому именно? Демобилизованному старшине или тому, безвестному? Признание Терезии в том, что она знакома с Иваном Белограем только по переписке с ним, помогло решить этот трудный вопрос. Ясно, что все фотографии девушки принадлежали Белограю. Да, это так. Но каким образом фотография Терезии очутилась в Карпатах, около убитого, когда Ивана Белограя тогда там и близко не было? А может быть, и был? Если так, значит он причастен к тому темному делу. Да и он ли это — Иван Белограй?
На тыльной стороне ладони человека, убитого у подножия Ночь-горы, была вытатуирована какая-то надпись. От нее осталась только одна буква «Е». Дни и недели, с тех пор как увидел ее Смолярчук, стояла эта буква перед его глазами. Заметив на руке Ивана Белограя вытатуированную надпись «Терезия», он вдруг догадался, что и на руке неизвестного была такая же надпись — «Терезия». Может быть, этот присвоил документы убитого, скопировал татуировку? Может быть, тот, убитый, и был настоящий Иван Белограй, а этот, замаскировавшийся под демобилизованного старшину, и есть вражеский лазутчик, исчезнувший пятый нарушитель?
Но все это пока было предположениями. Если бы Смолярчук был твердо уверен в том, что перед ним враг, то он немедленно задержал бы этого человека.
12
В ближайшую среду, ровно в двенадцать, в день и час, заранее обусловленные с Дзюбой, Кларк зашел в парикмахерскую на углу Ужгородской и Киевской. В маленькой передней, за круглым столиком, заваленным старыми журналами, сидели клиенты, дожидавшиеся своей очереди стричься и бриться. Среди них был и ближайший помощник Кларка, председатель артели по производству мебели. Он равнодушно, поверх роговых очков, взглянул на нового посетителя, зевнул и снова уткнулся в журнал, рассматривая картинки. Как ни искусно притворялся Дзюба, но Кларк сумел прочитать на его лице и во взгляде истинное выражение. Оно было тревожным. Что могло произойти?