Надейся только на себя
Шрифт:
Никакой реакции.
Он напрягся уже во всю силу, детально вспоминая, как Надежда ласкала его в ночь расставания. Еще вчера у него от этих воспоминаний дыбились волосы на руках и ногах, не говоря про остальное.
Вчера. Но не сегодня.
«Ну конечно, разве в этих стенах можно возбудиться? – в отчаянии подумал Роман, запахивая останки штанов и туго застегивая ремень. – Да еще после электрошокера и всех этих варварских пыток? Да еще после дозы снотворного? Хоть бы воды, сволочи, дали!»
– Эй! – закричал он во все горло, закидывая голову к голубеющему небу. – Эй! Кто там есть?!
Голос его как-то странно слабел и глох, не поднимаясь выше
Никто на его крик не отозвался. Он подождал минуту, вторую, прокричал еще раз. Никого. И ни единого звука извне. Хоть бы что-нибудь стукнуло или звякнуло, что напомнило бы о наличии рядом человеческих существ.
Ничего не стукало и не звякало, как Роман ни напрягал слух. Все та же абсолютная тишина.
Впрочем, эта тишина имела свой характер.
Вслушиваясь в нее все больше, Роман понял, что она имела звук. Звук ветра. Равнодушного, однотонного ветра пустыни. Пустыни! Роман почувствовал, что, несмотря на царившую в яме утреннюю прохладу, его прошибает холодный пот.
Кажись, все успел передумать, а о самом худшем и не подумал. Что, если его вывезли далеко за город, в пустынный район, бросили в этот колодец да и оставили подыхать в нем? А на кой он им нужен? Они поняли, что толку с него им никакого не будет, и решили избавиться от него немного длительным по времени, зато простым и безопасным способом. Никто ведь не знает, кто похитил русского журналиста. К слову, ему тоже это неведомо. Его все время держали в глухом колпаке, он даже мельком не видел лиц своих мучителей. Доведись встретиться, он нипочем их не узнает. Разве по голосу? Но голос можно изменить, да и представится ли такой случай? В том и дело, что случая уже не выпадет. Он умрет в этой яме медленной и мучительной смертью, и если его когда-нибудь чудом найдут, то это будет либо иссохшая мумия, либо голый скелет. Вот и все. Крови на тех, кто его похитил и пытал, не будет, так же как и следов, к ним идущих.
А в случае чего, если совсем уж к стенке прижмут, они с чистой совестью смогут сказать, что и в мыслях не держали убивать журналиста. Они ведь сохранили ему жизнь и даже оставили шанс на спасение. Вдруг кто-нибудь его да найдет? В жизни всяко бывает.
Или он сам умудрится выскочить из ямы. Если сильно постарается. А не постарается, ну что ж, пусть сидит. Место тихое, надежное, можно никого не опасаться. Хотел новых необычных ощущений, вот, получи. Будет о чем написать и вспомнить…
Черт, неужели его действительно оставили здесь умирать? Это вполне в духе местных традиций. И хоть Крохин от них в восторге, Роману с давних пор – еще со службы в Афганистане – они совсем не нравились.
Оказалось, не зря.
Все-таки еще теплилась надежда, что не все так худо. Может, его оставили здесь на какое-то время и скоро за ним приедут? Тут уж не знаешь, что лучше, честное слово, вновь пойти на пыточный круг или медленно сходить с ума от жажды в этом подобии могилы?
А жажда уже давала о себе знать. Роман провел языком по сухим губам, по шершавому небу. Дела плохи. Очень плохи. Надолго его не хватит. Те запасы воды, что хранились в организме, за ночь были исчерпаны почти до конца. Если бы он мирно проспал эту ночь в своей постели, было бы легче. Но дома ему не сиделось – спасибо товарищу майору, – в результате чего организм подвергся сильнейшему стрессу и пустил на восстановление потраченной энергии все свои резервы. А резервы эти в первую очередь базируются на жидкости. То есть на воде, основе основ.
И где теперь эту основу брать?
Когда он последний раз пил? В кофейне? Да, там. Две пиалушки дармового кофе. По сути, несколько глотков горьковатого пойла. Сейчас бы сюда этого пойла! Выхлебал бы целый литр. Последнюю чашку в кофейне ведь так и не выпил. Даже не пригубил. Такой дурак. Хотя кто мог предполагать, что все так сложится?
Стараясь не думать о воде, Роман сел на песок, прислонился спиной к стене и попытался успокоиться. Главное, не паниковать. Не пугать себя раньше времени, не создавать дополнительный стресс. Пускай организм живет на том, что еще в нем сохранилось. Без воды человек живет всего трое суток. Учитывая минувшую веселую ночку, одни сутки можно смело отнимать. Итого у него остается двое суток. Сорок восемь часов. Немного. Но все-таки кое-что есть.
Мало ли что произойдет за это время?
Может, Крохин возьмет за жабры Павлова, понимая, что он имеет если не самое прямое, то наверняка косвенное отношение к исчезновению Романа, и примчится на помощь вместе с верным Раадом.
Может, пойдет дождь и напоит иссохшего узника, продлив ему жизнь и надежду.
Может, его обнаружат рыскающие в поисках террористов и схронов с оружием коалиционные силы.
Может, речь зайдет о выкупе, и тогда сами похитители позаботятся о том, чтобы пленник остался жив.
Может…
Да мало ли что может произойти?
Надо только запастись терпением и ждать. Впасть в подобие транса, чтобы тратить минимум усилий и дышать как можно реже, – и ждать. А больше ничего не остается. Все активные попытки выбраться Роман уже перепробовал. И если не вышло сначала, когда еще были какие-то силы, то потом, с приходом слабости, он вообще будет ни на что не способен. Чем больше он будет дергаться, тем быстрее истощится. Поэтому – впадаем в спячку и ждем.
Над головой неумолчно гудел ветер. Он становился сильнее. Солнце тоже поднималось все выше. Часы показывали начало одиннадцатого. Яма постепенно нагревалась. Солнце накаляло стену колодца, добираясь сантиметр за сантиметром до самого дна. Роман сидел пока в тени, но днем здесь будет как в печке.
Он старался не шевелиться, выполняя намеченную программу поведения. Изредка он начинал дремать под монотонную песню ветра. И слушал, слушал, слушал каждый звук, доносящийся извне.
Но ничего утешительного до него не доносилось. Гудел, набирая силу, ветер наверху – вот и все звуки. Порой вниз с тихим шорохом ссыпались струйки песка. Но они были слишком скудны, чтобы утолщить дно ямы до такой степени, чтобы Роман мог вылезти наверх. Для этого потребуется не один год. А он мог продержаться только сорок восемь часов.
Вскоре солнце достигло зенита. Оно уже заполонило почти всю яму. Лишь у стены оставалась узкая полоска тени, в которой и прятался Роман. Было нестерпимо жарко. Он как мог вдавливался в стену от беспощадных лучей, высасывающих из него остатки влаги. Хорошо, что сейчас конец сентября. Если бы на дворе стояло лето и солнце поднялось чуть выше, он за день испекся бы на нем в уголь. Его оставили в живых, но пытать не перестали, нет. Пытка солнцем в этой гиблой яме могла оказаться страшнее всех других истязаний. Ему даже нечем было прикрыться от него. Оставшиеся на нем лохмотья не в счет. Все спасение – в тени. Роман медленно сдвигался по кругу вслед за нею. Слава богу, что солнце все же когда-нибудь опустится ниже. От раскалившегося на дне песка и стен жар стоял, как в плавильном цеху. И самое страшное было в том, что жар этот медленно, но верно иссушал тело.