Надеюсь и жду

Клодия в нерешительности провела рукой по альбому с фотографиями. Она не заглядывала в него вот уже несколько лет, даже сам альбом ей не хотелось видеть. Она собралась было выйти из комнаты, но почему-то не сделала этого, а, закусив пухлую нижнюю губу, уступила искушению, заранее зная, что пожалеет об этом.

Присев за столик, у окна библиотеки, она завела за ухо прядь мягких каштановых, безнадежно прямых волос, доходивших ей до плеч, и наугад раскрыла альбом. Все они были здесь — и люди, и воспоминания. Разбитые вдребезги мечты и рухнувшие надежды.

Кончики пальцев, дрожа, прикасались

Вот он, ее отец! Гай Салливан, тогда ему было пятьдесят два года. Крупный мужчина во цвете лет, обнимает свою белокурую очаровательную невесту Элен, с которой знаком всего три месяца, впоследствии мачеху Клодии. На двадцать лет моложе отца, недавно разведенная, эта эффектная блондинка могла стать злой мачехой из сказки, но не стала ею. С самого первого дня, когда Элен появилась в «Фартингс-холле», рассчитывая получить место сменного регистратора, Клодия видела, насколько отец увлечен ею. Гай Салливан был вдовцом уже восемь лет — мать Клодии умерла от редкой вирусной инфекции, когда ее единственной дочке исполнилось десять.

Гай и Элен поженились спустя три месяца после их первой встречи. Клодия от души радовалась за них. Ее первоначальные опасения, что Элен невзлюбит ее или она сама проникнется неприязнью к женщине, занявшей в сердце отца место, которое прежде принадлежало ее матери, оказались беспочвенными. Элен старалась изо всех сил, чтобы завоевать любовь падчерицы.

А вот и сама Клодия, на фотографии шестилетней давности. Волосы гораздо длиннее — почти до талии, фигура попышнее, улыбка широкая, открытая, в те давно минувшие беспечные дни, не омраченная еще предательством, которое поразило ее позднее.

Глаза Клодии затуманились. Ей тогда было восемнадцать лет, и она радовалась, что проводит лето дома, перед тем как отправиться в педагогический колледж. Она с удовольствием помогала в «Фартингс-холле» — первоклассном загородном отеле с рестораном, который служил источником дохода, и домом не только ее отцу, но и ее дедушке. А на заднем плане — и в этом было нечто фатальное — попавший в объектив Тони Фавел, облокотился на каменный парапет террасы, которая огибала западное крыло чудесного старого дома эпохи Тюдоров. Тони Фавел, ведавший отцовской бухгалтерией, и был человеком, благодаря которому в их жизнь вошла Элен. Он представил ее как свою дальнюю родственницу, которая стремится после тяжелого развода начать жить заново.

Тони Фавел… Снимок сделан в то время, когда ему не исполнилось и тридцати. Но уже тогда его льняные волосы начали редеть, а животик округляться. Клодия с трудом проглотила комок в горле, а ее светло-голубые глаза, помрачнев, задержались на слегка расплывчатом изображении мужа. Тони Фавел, за которого она вышла замуж в конце того же лета…

Медленно и неохотно, движимая каким-то непонятным побуждением, Клодия перевернула страницу… и увидела то, что ожидала и боялась увидеть. Фотографии Адама. В конце лета она поклялась себе уничтожить их все до единой — порвать в клочья и сжечь. Но когда дошло до дела, она не сумела заставить себя к ним прикоснуться. Любовь и ненависть — две стороны одной медали. Клодия твердила себе, что ненавидит его, но, очевидно, все-таки продолжала любить. А иначе, почему ей оказалось не под силу уничтожить его изображения?

Она сама сделала эти снимки — все, кроме одного, — и теперь, глядя на них, не могла отказать Адаму в роковой мужественной красоте. Как не могла и отрицать, что эти дымчато-серые глаза, растрепанные черные волосы, лицо языческого бога и тело ему под стать, скрывали беспросветно черное сердце.

Исключение составляла фотография, запечатлевшая их вместе. Адам, собственническим жестом, обхватил Клодию за талию и плотно прижимал к своему гибкому сильному телу, а Клодия взглядом, полным обожания, смотрела ему в лицо. Оба беззаботно улыбались и выглядели так, словно переживали свое самое лучшее, счастливейшее лето.

Клодия никогда не вспоминала прошлое — это причиняло слишком сильную боль, но сейчас ничего не могла с собой поделать, воспоминания обступили со всех сторон. Она ясно видела себя — совсем молоденькую, бегущую вприпрыжку вниз по служебной лестнице, солнечным летним утром, шесть лет назад.

С самого утра, она помогала экономке Эми убирать комнаты постояльцев. Их было всего четверо — по гостиничным меркам «Фартингс-холл» был маленьким, но зато исключительно комфортабельным. Из желающих снять номер, или заказать столик в ресторане, составился список длиной в руку.

И вот, добросовестно протерев везде пыль, пропылесосив ковры, наведя лоск на деревянные поверхности, она спешила побыстрее оказаться на восхитительном солнышке. Клодии было всего восемнадцать, впереди ее ожидали длинные летние каникулы, она исполнила свой долг, оказав помощь Эми, и теперь рвалась на свободу.

— Ой! — Она резко затормозила на повороте, едва не сбив с ног свою молодую мачеху. — Прости, я тебя не видела.

Маленькая и гибкая, с волосами цвета солнечных лучей, Элен всегда заставляла Клодию чувствовать себя громоздкой и неуклюжей, а с недавних пор еще и до некоторой степени, лишней. О нет, Элен ни разу не сказала ей ни одного недоброго слова, не бросила неприветливого взгляда ни до замужества, ни после, но в последние несколько дней, в ней появились некоторые напряженность и беспокойство, обычно идущие рука об руку с неудовлетворенностью…

Но, к счастью, сегодня все эти тревожащие симптомы отсутствовали. Элен весело блеснула зелеными глазами, и Клодия почувствовала, как ее мышцы расслабляются.

— Вот это энергия! Как бы мне хотелось снова стать молодой и полной жизни!

— Ты вовсе не старая, — улыбнулась Клодия, стараясь попасть в ногу с мачехой, которая направилась по коридору к выходу во двор. Клодии, в восемнадцать лет, представлялось, что тридцатилетние уже стучатся в дверь, за которой начинается старость. Но в изящном теле Элен, в ее золотых волосах и правильных чертах лица было нечто, не подвластное времени.

— Спасибо. — Голос Элен прозвучал довольно сухо. Она подошла к двери и распахнула ее. — Ты идешь со мной?

Клодия собиралась прогуляться до маленькой бухточки в скалах, добраться до которой можно было только через низкую лощину, пересекавшую обширные угодья «Фартингс-холла». Но если Элен приятно ее общество, она с радостью присоединится к мачехе. Клодия, как правило, шла навстречу желаниям окружающих, потому что ей нравилось, когда люди вокруг счастливы. И, что также было немаловажно, ей нравилось, когда люди довольны ею. О себе она думала со сдержанной самоиронией, что похожа на большого жизнерадостного щенка. Она почти видела со стороны, как шумно пыхтит и свешивает набок длинный язык!