Надеюсь и жду
Шрифт:
— Это фантастическое место. Волшебное. Что вы чувствуете, когда вспоминаете, что однажды все здесь будет принадлежать вам? Не сейчас, разумеется, а когда-нибудь, в отдаленном будущем? Вы оставите здесь все по-прежнему? Вас не пугает ответственность? «Корона лоб заботой тяжелит», и все в таком роде…
Потом они сидели на мягком золотистом песке, и смотрели, как солнце опускается в море. Ему, кажется, не особенно нужны были ее ответы, он словно обращался к себе самому. Внезапно он наклонился к ней и осторожно обвел ее губы кончиком указательного пальца.
— Вы такая красивая.
После этого все остальное показалось
Клодия заморгала, встряхнула головой и досадливо отогнала прочь непрошеные воспоминания. Она не могла понять, что заставило ее погрузиться в прошлое, в котором были Адам, предательство, утраты.
Овладев собой, она быстро вышла из комнаты и направилась вниз по лестнице, в библиотеку. Она просила Эми провести туда мистера Халлема, который должен был прийти в одиннадцать тридцать. А потом приготовить им кофе.
Бросив взгляд на часы, она застонала. Уже одиннадцать тридцать пять! Вероятно, он уже здесь. Как непростительно с ее стороны забыться подобным образом, утратив представление о времени.
На нижней площадке лестницы появилась, запыхавшаяся, Эми.
— Он пришел, — проговорила она тихо и взволнованно. — Я отвела его в библиотеку и сказала, что вы вот-вот спуститесь. Я спешила предупредить вас…
— Да, я виновата, что замешкалась.
Клодия успокаивающе улыбнулась Эми. Конечно, ей самой следовало встретить этого человека, но она задержалась всего на несколько минут, так что у Эми нет оснований для особого беспокойства.
— Постойте! — Экономка схватила Клодию за руку, прежде чем та успела сделать шаг по направлению к библиотеке. — Вы не поняли. Это вовсе не мистер Халлем, как вы ожидали. Это…
— Помните меня?
Дверь библиотеки отворилась, и в проеме появилась высокая фигура Адама Уэстона, одетого в элегантный костюм.
— Я-то вас, разумеется, помню. — Он шагнул вперед, глядя на нее. — Разве я мог забыть?
Он улыбнулся своей чувственной опасной улыбкой, еще более соблазнительной, чем прежде. Но в глазах его был холод.
— Можно попросить вас принести нам кофе, Эми? — обратился он к ошеломленной экономке. — Мне и миссис Фавел о многом надо поговорить.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Стало очень тихо. От потрясения, Клодия едва могла дышать, не то, что говорить.
Как посмел он появиться здесь! Как посмел!
Потом гробовая тишина стала медленно вытесняться отдельными обыденными звуками: звонким и гулким тиканьем больших напольных часов, прерывистым фырканьем газонокосилки, двигатель которой пытался запустить во дворе новый дворник Билл, голосом Эми, чьи слова повисли в неподвижном воздухе, но смысл их так и не дошел до Клодии, затем звуком ее удалявшихся шагов по отполированному паркету и, наконец, бешеным стуком ее собственного сердца.
Он изменился и в то же время остался прежним. Это была первая связная мысль, промелькнувшая в голове Клодии.
В тридцать лет Адам Уэстон выглядел импозантным, привлекательным мужчиной. Его когда-то длинные мягкие черные волосы, теперь были подстрижены, а черты лица стали жестче, резче, чем шесть лет назад. Спортивная фигура вместо привычных неряшливых джинсов и застиранной футболки, которые он носил тем длинным жарким летом, была облачена в темно-серый шелковый костюм, сшитый у дорогого портного. Впрочем, мужчина с подобной внешностью, непременно со временем выплывет на поверхность, в особенности, если ему свойственно небрежное, ленивое обаяние, которое повергло Клодию к его ногам, стоило ей только раз увидеть его незабываемую улыбку. Судя по всему, он все-таки женился на богатой наследнице. «Ну что же, молодец», — цинично подумала Клодия. Возможно, он явился сюда позлорадствовать — ведь теперь хозяин жизни он, тогда как она почти всего лишилась.
— Что тебе нужно, Адам? — выговорила она с трудом, надтреснутым голосом.
Клодия прекрасно сознавала, что выглядит уже далеко не той очаровательной восемнадцатилетней девочкой с округлыми формами, свеженьким личиком и прозрачными, как роса, глазами, которую он, когда-то сладкими речами, сумел подчинить себе. И чтобы увериться в этом, вовсе не нужен этот неприязненный взгляд, которым он, наверняка, хотел показать, что находит ее сейчас уродиной.
Клодия вздернула подбородок и твердо сказала себе, что, в любом случае, ей это безразлично.
— Я кое-кого жду. Ты не мог бы сам найти дверь наружу?
Она понимала, что разговаривает, как леди, приказывающая мальчику на побегушках оставить ее изысканное общество. И тут же увидела, что его глаза сощурились и помрачнели, он уже не улыбался.
— Вы ждете меня, миссис Фавел. — Его голос был таким же мрачным, как и взгляд. — Компания «Халлем», — напомнил он так, словно считал ее полной тупицей. Но, возможно, он всегда считал, что вместо мозгов у нее одни гормоны, а сама она — податливая, слабохарактерная девица, которая слепо и восторженно бросилась в объятия первого встречного бродяги, озабоченного только тем, как бы прибрать к рукам ее имущество, в те дни весьма значительное.
Он настолько вскружил ей голову, что она влюбилась без памяти и, больше всего на свете, жаждала выйти за него замуж. И только свидетельство, которое представили Клодии ее собственные глаза, помешало ей потащить его к алтарю: Адам, выходящий из спальни Элен с застывшим выражением ярости на лице… Он был так взбешен, что не заметил Клодию, стоявшую на верхней площадке служебной лестницы с охапкой свежевыстиранных постельных принадлежностей.
Элен! Элен, которая сидела на кровати в ярко-алом нижнем белье. Она тоже была в ярости, и речи ее, изобличающие Адама, заинтересованного только в ее, Клодии, финансовых перспективах, были полны яда. И вот она вколачивает последний гвоздь в гроб ее романтической любви: «Он знал, что твоего отца сейчас нет дома, и, должно быть, проследил, как я поднялась к себе. Я собиралась принять душ и переодеться, как вдруг он входит и без обиняков начинает говорить, что я всегда ему нравилась, и предлагает развлечься, как принято у взрослых людей. Он, видите ли, устал играть в игрушки с маленькой девочкой, к которой однажды перейдет изрядное состояние. Это он говорил о тебе, моя бедняжка. Ну а потом… помоги мне Бог… я велела ему собрать вещи и выметаться из „Фартингс-холла“. Я сказала ему, что если он будет еще болтаться здесь, когда вернется твой отец, то очень и очень пожалеет!»