Надежда
Шрифт:
Как научиться поступать правильно? Недавно одной женщине на улице сказала, что у нее юбка сзади расстегнута, так она меня поблагодарила и даже поцеловала в макушку. А тете из нашего двора я объяснила, что новый сиреневый костюм у нее красивый, но она в нем похожа на бабушку, а в старом голубом с широкой юбкой — была молодой и красивой. Так та рассердилась и ответила, что не моего ума дело взрослых обсуждать, и пообещала пожаловаться отцу. А мне хотелось помочь ей. «Эх, жизня поломатая!» — вспомнила я любимые слова школьного
УРОКИ
Дед пришел с работы усталый, раздраженный и, взглянув на мои отметки, расшумелся:
— Не понимаю! Как можно по письму иметь тройки?!
Оля заступилась:
— Невзлюбила нашу девочку учительница. Придирается к ней.
У деда не было сил спорить. Он прилег отдохнуть после дежурства. А я взялась за уроки и задумалась над словами Оли: «Мне девять лет, но я понимаю, что она говорит ерунду. Почему же Оля, почти старая, позволяет себе быть глупой? Если бы она знала про мой конфликт с учительницей, тогда ее слова были бы к месту».
И вдруг я сообразила, что раз учительница виновата в плохих отметках, значит, меня никогда всерьез за них не будут ругать. Я не хотела пользоваться своим открытием, стыдно было, и все же постепенно начала относиться к урокам спокойнее, безразличнее. Какая-то легкость появилась, бесшабашность. Тройки и двойки в тетрадях вообще перестали волновать. Дневник больше не жег руки. Кое-как нацарапав письменные задания, я засыпала, а вздремнув пару часиков, отправлялась дышать свежим воздухом.
ВАЛЯ ВОСПИТЫВАЕТ
Сижу в комнате у Вали и разглядываю ее тетради по русскому.
— Не смотри последнюю страницу. Там тройка.
Лицо Вали залила краска смущения.
— Ты так переживаешь из-за тройки в тетради? Не в дневнике же, — небрежно сказала я.
— Все равно стыдно. Сначала привыкнешь к тройкам в тетрадках, а потом не заметишь, как они в дневнике появятся. Разве ты не боишься приходить домой с плохой отметкой?
— Перед папой стыдно. Но глупо все время бояться. У нас некоторые девчонки ревут в классе из-за отметок. Не понимаю их. Не выучила — так сама виновата, а если не получается лучше учиться — тем более нечего переживать. Выше мозгов не прыгнешь.
— Девочки плачут потому, что родителей жалеют. Не хотят волновать тем, что не оправдали их надежд, — вздохнула подруга.
— Знаешь, я сегодня заявила учительнице, что на прошлом занятии она написала «польто», а сегодня «пальто». Она как-то странно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Я первый раз такой взгляд видела.
— Какой?
— Не пойму. Вроде выразила удивление, недоумение и сдержанная какая-то стала.
— Опростоволосилась ты с ней. Теперь жди двоек. Твоя, наверное, из таких. Расскажи о ней.
— Она завучка. Полная, черная. Ее все боятся.
— Что же ты строгой, да еще начальнице замечания делаешь?
— Я думала, что надо всегда говорить правду.
— Чудная ты. Не обижайся. Ты вроде бы на луне жила до школы. Прежде чем говорить, всегда думай.
— Я не собиралась ее обижать, а спросила потому, что хотела точно знать, как это слово пишется.
— И все-таки зря ты обидела учительницу. Может, она вчера была усталая и нечаянно ошиблась, а ты ее перед всем классом выставила неграмотной. К тому же ты сама могла на доске не разглядеть букву.
— Я разглядела, даже на промокашке это слово записала и вопрос поставила, чтобы не забыть спросить!
— Все равно надо быть добрее. У взрослых это называется быть снисходительным. Ну, вроде как понять человека, посочувствовать, поставить себя на его место. Так меня учила мама, когда я ходила в садик.
— Я так делаю с людьми, которых люблю.
— А учительницу ты не любишь?
— Нет, я к ней просто так отношусь.
— Как это?
— Ну, никак.
— Она тебя учит, старается, а ты к ней «никак», без уважения?
— Я не люблю ее.
— А кто тебя любить заставляет? Весь мир нельзя любить. Надо хорошо относиться ко всем.
— Почему она не поняла меня, когда я от страха не смогла читать?
— Она не Бог и не Ленин. Учитель тоже может ошибаться. Тем более что ты невоспитанная.
— Значит воспитанный — нечестный? Я ее должна понять, а она меня нет?
— Уважай ее за то, что она старше, умней, много пережила.
— Ладно, подумаю. Раньше я считала, что взрослые должны понимать и жалеть детей, а оказывается, наоборот. Странно все это. И все-таки учительница не должна быть злюкой! — сопротивлялась я.
— Все должны стараться понимать и жалеть друг друга. А ты все о себе, да о себе. Это эгоизм называется. Папа говорил, что наша Юля такая, потому что мы ее забаловали.
— Но ведь Юле всего два года? Когда же она успела сделаться плохой?
— Плохими становятся быстро, хорошими — долго.
— А я плохая?
— Нет, ты хорошая, только «не от мира сего». Ты как будто на хуторе жила, вдали от людей. Я сначала тоже думала, что ты немного «с приветом», а потом поняла, что тебя так воспитали.
— Успокоила, — сказала я, с сердитой усмешкой.
— Не злись. Лучше я тебе правду скажу, чем над тобой будут за спиной потешаться.
Я заревела. Валя заволновалась.
— Мне надо побыть одной, — попросила я.
— Правда? Тогда я схожу в магазин, а потом вместе сделаем уроки. Ладно? — торопливо предложила подруга.
— Ладно, — согласилась я, давая волю слезам.
«Почему я глупая? И чего жизнь такая сложная и плохая?» — думала я, засыпая.
Пришла Валя.
— Пора учить уроки. Мне еще Юлю из яслей забирать и прибирать комнату.