Надежда
Шрифт:
Какая сила подтолкнула меня к матери? Я показала ей рану и тихо, неуверенно, произнесла:
— Кирпич упал с порога.
Не знаю, чего я ожидала от нее? Мать сердито глянула на меня и крикнула:
— Вечно ты носишься где не надо, — и повернулась к сыну, который продолжал стонать.
Мое сердце огнем прожгла обида. Живу в семье. Называю их папа и мама. А меня некому пожалеть, утешить. Мать отмахнулась как от мухи надоедливой. Любить никто не просит. Но можно хоть немного посочувствовать, предложить йод? Тоскливо сделалось, одиноко. Никому я здесь не нужна. В детдоме хоть друзья понимающие были. А здесь... Зачем обижаюсь? Он сын. Коля. Коленька. Коля сказал, Коля сделал. Еще неизвестно, каким бы он у вас вырос, если бы не мое присутствие!
К чужим людям мать относится вежливо, строго и внимательно. Не обижает, не оскорбляет под горячую руку. Значит, я для нее хуже, чем чужой человек? Не хочу, но невольно сравниваю отношение родителей ко мне и Коле. Почему при этом постоянно возникает чувство вины, которое превращает меня в забитую, пришибленную, неуверенную? В чем я виновата?
Бабушке тоже плохо без своих денег, без пенсии. Она всегда боится потратить лишнюю копейку. И хоть старается сохранять чувство собственного достоинства, ее зависимость все равно чувствуется. А мать? Подкладывая отцу лучший кусок, всячески подчеркивает это. Наверное, с моим появлением многое в семье изменилось в плохую сторону? Эта мысль угнетает меня больше всего. Я понемногу начинаю понимать, что своим стремлением быть хорошей, «отрабатывать свой хлеб» я полностью не изменю климата в семье. Отношения между людьми для меня — понятие недосягаемое... Опять скулю? Невысказанный гнев, гордое, но не надменное достоинство, не пролитые слезы, беззаветная несгибаемая воля — все это для сильных взрослых людей? Я тоже стану такой! Дайте только срок.
Молча отошла от крыльца, промыла рану, обвязала ногу чистой тряпкой и похромала на огород. Пора заниматься прополкой.
ВИКТОР
Заканчивался учебный год. Вожатая объявила, что лучшие ученики и активисты в воскресенье поедут в Рыльск знакомиться с достопримечательностями. Я тоже попала в их число.
Автобус заполнялся учителями и школьниками. Вдруг в проеме двери появился черноволосый кудрявый старшеклассник. Ему пришлось сильно наклонить голову, чтобы войти в салон автобуса. Мне понравились его мягкие черные глаза и доброе выражение лица. Улыбнувшись, он спросил низким, приятным голосом:
— Не опоздал? Место мне найдется?
— Витюша, для тебя всегда найдем, — ответила Александра Андреевна, учительница литературы.
Он сел позади меня и спросил:
— Чей это аленький цветочек?
Его ладони коснулись моего лица. Кончиками пальцев он слегка приподнял мне подбородок. И произошло что-то странное: будто молния прошила меня вдоль позвоночника. Боли не было, но непонятное, особенное, ни с чем не сравнимое ощущение еще несколько мгновений держало мое тело в удивительно приятном трепете. Я впервые испытала подобное. Я вздрогнула и напряглась, пытаясь сообразить, откуда появился электрический разряд и почему мне от него так хорошо?
В этот момент на ступеньках автобуса появилась мать и так взглянула на меня, что я поняла: лучше бы она этого не видела. В глазах ее недовольство, даже испуг. Она погрозила парню пальцем. Виктор мгновенно убрал руки, но не пересел, как посоветовала моя мать, а принялся шутливо выпрашивать у меня конфеты. Я отдала ему последнюю половинку «Взлетной» карамельки. В пути Виктор рассказывал мне про то, как в восьмом классе написал в областную газету большую статью о нашем селе. Редактор сильно сократил ее и прислал три рубля. Два он отдал маме, а один оставил себе на счастье и до сих пор не потратил. Мне показалось странным, что у большого парня радости, как у маленького. «Наверное, разыгрывает меня», — решила я.
По возвращению из поездки узнала, что Виктор Болкунов — мамин любимчик. В школе она не признавалась, потому что все ученики для учителя должны быть равны. А дома не скрывала и говорила: «Золото-парень, у него талант к музыке,
А неделю спустя, возвращаясь со станции, я встретила Виктора. Он шел с Лешей, старшим братом моей подружки Нины. Виктор остановил меня и серьезно сказал:
— Ты уже большая, неприлично тебе ходить босиком по улицам.
Я разозлилась:
— Я не большая, а длинная. Рано мне быть взрослой.
И, демонстративно загребая пыль ногами, пошла дальше.
«Почему я злюсь? — думала я, — Может потому, что он сделал мне замечание при друге? Он прав? Не прав! Мне хорошо быть веселой, беззаботной девчонкой. Хочу детства! Что в этом плохого?»
Вскоре я забыла об этой встрече. Только теперь на хор меня не надо загонять. Сама прихожу на репетиции. Виктор Иванович прослушал меня и под веселые шутки мальчишек отправил в их компанию. Оказывается, у меня третий голос. «Басок», — пошутил он. Меня ни капельки не смутило, что я единственная девочка среди ребят. Напротив, я почувствовала себя особенной. И на сцене, во время выступлений, я стою рядом с Виктором и трепещу от удовольствия.
А как-то мать взяла меня с собой на субботний вечер старшеклассников. Сначала завуч прочитала короткую лекцию, а потом были танцы. Втайне шалея от страха и застенчивости, я не могла отвести от Виктора восхищенных откровенных, растроганных, не осознающих своих желаний глаз. Я была на седьмом небе от счастья. Встречая мой прямой наивный, восторженный взгляд, он слегка смущался. Кружась в вальсе с разными девушками, он все время смотрел в мою сторону и, зачарованный улыбкой совершенного обожания, с радостным волнением тоже улыбался ослепительно и лучезарно. Ах, эта светлая нежная музыка взглядов! Земля уходила из-под ног! Мою душу заполняли неудержимые солнечные мечты. Я не замечала, что по обе стороны зала сидят любопытные женщины с ближайших улиц, что рядом мать, которая в любой момент может быстро вернуть в реальность и одним строгим взглядом выбить из головы любые мысли. Вообще-то выбивать было нечего. Просто ослепительный взрыв радостных чувств осветил мое грустное существование, мир вдруг безгранично расширился и засиял, переливаясь всеми цветами радуги. Я ни о чем серьезном не думала, а только жадно ловила секундные моменты удивительного счастья. Двухчасовые танцы пролетели незабываемыми восхитительными минутами, не повторяющимися дважды вечными мгновениями.
Дома, лежа в постели, я вновь и вновь переживала ощущения от взглядов Виктора. Я понимала, что он не влюблен в меня. Он позволяет себя обожать? Мое внимание приносит ему такую же безоблачную радость, как и мне? Он красивый, умный, очаровательный! Я ни на что не претендую, ни у кого его не отнимаю. Просто восхищаюсь им. Для меня он как картина, как музыка, как радость. Неясные неосознанные впечатления перепутывались в моей голове с глупенькими детскими мыслями, наивными мечтами и не срывали «одежд приличия», полученных мною в процессе короткого периода познания жизни.
Совсем по-другому Виктор смотрит на одноклассницу Нину. Со страхом, волнением, грустью. Иногда с надеждой, напряженно. Глаза таят трепет, бесплотные, трогательные ласки, неизъяснимую неутолимую жажду нежности. Он любит ее трогательно, искренне, безгрешно. Я понимала его, потому что такие чувства были известны не только его восторженному сердцу. Когда он ей что-нибудь говорит шепотом, очень чувствуется мягкий украинский акцент. Меня не беспокоит его любовь к Нине. Может, потому что она безответная? Почему я должна ревновать? Я же не сержусь на тучку, на миг закрывшую солнце! В своей потребности любить я даже не помышляла о взаимности и не искала в его глазах божественного сияния любви.