Надежный человек
Шрифт:
Пока что можно зайти в кладовку, прилечь на лавку. Закрыв глаза, снова представить е–е перед собою…
Однако долгожданное забытье не приходило, уснуть мешало беспокойство, все сильнее охватывающее душу. Не было покоя, не было! Он встал, пройдя по деревянному настилу, поднялся на печь. Тронул за плечо парня, крепко спавшего в углу.
— Эй, соломенный доброволец, сколько можно спать — все счастье проспишь! Это надо же — дрыхнуть без перерыва… Тут кое-кто тобой интересовался, только догадайся сам, я не скажу ни за что.
Антонюк открыл свои большие глаза, хотел было стремглав сорваться с места, но, вспомнив, где находится, снова бревном повалился на теплые
Кику измерил на глаз разложенные внизу хлебы и встряхнул парня за плечо.
— Если увидишь, что не вернусь вовремя, разбуди Агаке, слышишь! Самое позднее — через час.
— Слышу, бригадир, — не открывая глаз, отозвался парень.
— Но кто разбудит тебя? — шутливо проговорил Илие. — На дворе скоро ясный день. — И, видя, что тот по–прежнему не подает признаков жизни, безнадежно махнул рукой и отвернулся.
Антонюк, однако, бросился вслед за ним.
— Это правда: в самом деле светает? — не на шутку встревожившись, спросил он. — Почему ж не разбудил, дал проспать столько времени? — точно тень тащась за Кику, заговорил он недовольным шепотом. И сразу же взволнованно воскликнул: — Куда собрался в такое время? Случайно не на разведку, бригадир? Возьми с собой, а? С каких пор обещаешь поручить серьезное дело — ну, вспомни? Те же цистерны с горючим… В данное время ничто другое меня не интересует. Фрицы, значит, пускай летают на самолетах, а мы, как кроты, будем тыкаться лбами в темноте? Кому нужны эти бумажки, которые мы печатаем?
Кику только покачал головой. Что тут ответишь, если он и сам давно подумывает о цистернах?.. Однако Сыргие Волох не дает согласия… будь она неладна, эта пекарня!
Он медленно прошел в угол, снял с гвоздя куртку, деловито натянул ее на плечи, стараясь не смотреть на Антонюка, который меж тем не сводил с него глаз.
— Ну ладно, пойду. Займусь делом… пока наступит день, — отвернулся «доброволец».
— Иди, парень, иди, делай, что сказано. Иначе попадет от Агаке, — посоветовал Кику. — Не то что потеряешь доверие, — станет придираться: почему откладываешь? Наш Агаке в последнее время сделался… как бы тебе сказать, — он стал искать подходящее слово, — как будто вторым ответственным. Даже сумел вытеснить плутоньера из кладовки! Подними самый большой бочонок — там, у стены, и найдешь все, что нужно. Успеха в работе! Я должен поговорить кое с кем, по тому же вопросу… Скажи, парень, ты видишься хоть изредка с Бабочкой? — И сам же ответил, поскольку тот сделал вид, что не расслышал: — Как видно, не очень часто?
Настаивать на ответе ему почему-то не хотелось.
Поднявшись по ступенькам и оказавшись на улице, он побрел куда глаза глядят. Пока не свалит усталость.
XII
Но как тут можно было ощутить усталость, если в голове бешено завертелись мысли! Как бы там ни было, он не мог распутать «дело Бабочки» — оно оказалось слишком сложным и туманным для него. Тем более что ему неоткуда было знать о таком «совпадении»: выйдя из пекарни и сделав всего несколько шагов по улице, Лилиана столкнулась лицом к лицу с Дэнуцем, тем самым, что подрабатывал в «Полиции нравов».
— Я уже давненько поджидаю тебя, подрывной элемент, состоящий на подозрении у одних и преданный бойкоту другими… И все равно влюбленная в своих… не знаю только точного количества этих счастливцев! — обратился он к девушке приятным, хорошо поставленным баском. Потом дотронулся до ее руки: — До чего же ты пропахла свежим, только что из печи хлебом! Так и хочется откусить! Хоть бы пообещала: в случае крайней нужды…
— Подожди,
— Дорогая моя, для студента–юриста, пусть даже бывшего и все ж наделенного неоспоримыми способностями в области криминалистики… — Он заглянул ей в глаза, пытаясь уяснить, стоит ли договаривать до конца. Его привела в замешательство неожиданная резкость, с какой Лилиана пыталась вырвать свою руку из его. — Но даже и без этой склонности… Ты разбудила во мне инстинкт животного, сделала гончей собакой, потому я и схватываю все ноздрями. Даже с закрытыми глазами сумел бы тебя найти. В любом месте и в любое время… Посмотри на меня, скорее, — интригующе договорил он, — попробую читать мысли по глазам…
— Ты должен знать, что этот парень очень дорог мне, — сказала она. — Я даже сказала, что люблю его, и ни капли не покривила душой.
— Ну что же… Если это так, значит, он будет дорог и мне, — очень спокойно проговорил он. — Я ведь знаю, Лили, — каким бы ограниченным не был его кругозор — как у любого человека, занимающегося физическим трудом, — в твоих глазах это не помеха, наоборот. Господи, что тут скажешь? Одним словом — принимаю соперника!
— Это не совсем так, Дан. — Лилиана слушала его рассеянно, без прежней заинтересованности. — Хотелось бы, чтоб ты до конца понял меня, но не знаю, смогу ли как следует объяснить. Я отняла руку, когда ты хотел поцеловать ее, потому что совсем еще недавно ее целовал он. И не только это, — она дала понять, что он не должен возражать. — Я даже попросила его… Позвала к себе, чтоб остался… заночевал у меня… И что же он сделал? Отказался! Отказался как раз потому, что любит меня.
— Я понимаю его. Насколько, разумеется, позволяет воспитание, приличия… И упаси боже, не собираюсь, наподобие благородного рыцаря, уступать дорогу. Надеюсь, что и ты не потребуешь этого от меня. Просто потому, что какие-то права дал и мне… хотя бы долгий стаж влюбленности! — Под конец он попытался свести свои слова к шутке.
— Нет, требовать я не буду, — по–прежнему сдержанно сказала она. — И все же хочу попросить: не провожай меня домой, Дан! Не потому, нет, что может встретиться он, хотя это и не исключено: хочу оставаться перед ним чистой! Не изменять даже в мыслях! Не подумай только… что он сам упоминал о тебе и что это… обязательно должно привести к плохому. Дело в другом… Не в жалости, нет. Скорее что-то противоположное. Хотя пока еще не могу с полной определенностью назвать каким-то точным словом это «что-то». Ну вот, а теперь давай просто погуляем по улице. Если будешь настаивать, то и завтра пойдем гулять по улицам. Обещай, что дашь мне время…
— Обещаю, дорогая, охотно, — искренне заверил он. — Ничего большего, договорились… И все же одно крайне удивило, даже потрясло меня — зачем сразу видеть во мне какого-то волокиту, предполагать, что я начну ревновать, враждовать с соперником? — Он резко, почти на полуслове замолчал, смутившись оттого, что вынужден говорить банальные вещи. Потом решил все же продолжать: — Мне тоже хочется предупредить тебя: я остро чувствую жестокость, Лилиана. Неважно, не важно, победа или мучения ждут нас, — в любом случае никому не позволено топтать наше человеческое достоинство. Со всеми моими недостатками — у кого их не бывает? — я вместе с тем не допускаю… не могу позволить себе согласиться с нынешним режимом! Ты должна помнить об этом всегда. Я не только в теории, но и на деле доказал… — последние слова он произнес шепотом.