Надрыв
Шрифт:
С. медленно закачал головой в бреду.
Она не стоит того?! Она, чье имя было для него главнее собственного! Она, мысли о которой занимали всю его тупую башку! Она, ради которой он был готов положить свою голову!
«У меня нет сил на это».
«Что ж, надеюсь, тебе станет лучше».
С. долго смотрел в тусклый экран телефона. На самом деле он его не видел. Взгляд проходил сквозь телефон, ни за что не цепляясь. Воображение старалось нарисовать лицо Мари, показать ему, что она чувствовала в тот момент, когда писала это притворно-заботливое сообщение в этом мессенджере, в
С. выключил телефон и откинул его в сторону.
– Мари изменилась. Раньше она не была такой жестокой.
– А что она еще могла тебе написать? «Прости, Саша, я пошутила, давай встречаться?» Ты настолько сильно хочешь услышать эту милосердную ложь?
С. молчал…
– Может быть, Мари надо было написать, что она тебя не любит, но так как ты для нее весьма важен, то она готова принести себя в жертву и попробовать повстречаться?
Он стиснул голову руками.
– Прошу, заткнись!
– Я просто облекаю твои бесплодные надежды в слова. Ты же правда хочешь, чтобы все это оказалось шуткой, и она стала твоей.
С. молчал. Голос прав. Он всегда прав.
10.12
Морозный воздух врывался в легкие, покрывал раны корочкой льда. Несколько снежинок нежно погладили С. по щеке.
Город красил небо желтоватым заревом. С. остановился и оперся о парапет, вглядевшись во мглу падающего снега. Две рыжих собаки носились в манной каше на берегу. Фигуры в темно-зеленых куртках вели беседу.
Взгляд С. плавно скользил по всему вокруг и вдруг остановился на большом темном камне. Изрисованный краской, он молил о помощи. На нем сидели две черные куртки и распивали пиво. С. впился взглядом в этот камень. Руки судорожно сжали холодный парапет. На него нахлынула неистовая, всеразрушающая волна отвратительных чувств. Он оглянулся. В каждом человеке виделась она. Изнурительная, противная, ноющая боль вернулась, наполнила всю его сущность. Перед глазами двоилось, как во время похмелья. Он кинул тоскливый взгляд на камень. Там сидели они, наблюдая за приливом и отливом волн; персиковый закат; пряный запах ее духов; случайное касание рук.
– Как же так… – бубнил он себе под нос, следя за тем, как возле каменного храма любви рос небоскреб из бутылок. – Здесь же сидели мы, а теперь…
– А разве «вы» когда-то были? – напомнил Голос, еще глубже погружая С. в болото отчаяния.
– Нет, были только я и моя надежда. Только я и моя иллюзия счастья.
11.12
С. повернулся, опираясь локтем о кровать, и достал телефон. Шесть утра. Он поднялся и поплелся на кухню. Снова этот голос в голове. Родной тонкий голосок, который когда-то он готов был слушать целую вечность.
– Тебе снова снилась она.
– Не твое дело.
С. открыл холодильник.
– Тебе
– По-моему, за столько дней ты мог бы и привыкнуть.
Он опрокинул стакан, обжигая горло. С. окинул взглядом сумеречную кухню. В его голове пролетела шальная пуля мысли. Сразу после этого он вновь почувствовал темное, беспокоящее присутствие какой-то силы за спиной. «Интересно, а там тоже темно и холодно? Может быть, там тоже ничего не происходит?»
С. налил горьковатой воды из-под крана и только потом заметил из какой кружки пьет. Это ее подарок.
«Желаю, чтобы эта кружка наполнялась только счастьем», – звучало в мозгу С. ее голосом.
Он в припадке бешенства швырнул кружку в стену. Осколки разлетелись по всей кухне. Вода забрызгала столешницу. Крепко стиснутые зубы, казалось, сейчас треснут; ногти больно впились в ладони. Да уж… Крепко приросло. Больно отрывать.
– Дурак, это же была отличная кружка. Лучшая среди всех твоих.
С. выбежал с кухни и метнулся в комнату. На столе зеленая тетрадь с серебристыми буквами на обложке – дневник, который она ему подарила. Там очень много записей…
Забыть, забыть, уничтожить!
С. схватил дневник и разорвал его на куски. Комнату наполнил бумажный дождь воспоминаний.
– Хорошая была тетрадь.
С. молчал…
Глаза жгло от недосыпа. Белый свет усиливал боль. Опершись локтем о стол, он положил на руку голову. Взгляд устремлен на темно-зеленую доску, стоящую напротив. Вскоре дверь сзади него открылась и послышались удивленные веселые возгласы одногруппниц: «О, Саня, да это же ты!» Он сухо буркнул что-то в ответ, лишь бы они от него отстали.
Наконец вошел единственный человек, с которым С. поддерживал общение, единственный, ради которого он вставал и каждый день плелся на эту каторгу, единственный лучик надежды, который угас для него пару недель назад. Вошла Мари. Все сразу оживленно заговорили. С. продолжал угрюмо молчать и молиться, чтобы пара началась как можно скорее, лишь бы никто не заговорил с ним.
Сердце бешено стучало, намереваясь выпрыгнуть из груди. С. сидел рядом с ней. В каких-то тридцати сантиметрах. В любой момент его рука могла случайно коснуться ее руки.
С. молчал. Он не знал, что и – главное – как говорить. Язык онемел и не мог сдвинуться с места. С. откинулся на спинку стула и уставился в белый квадрат лампы на потолке, отключая все органы чувств кроме зрения. Вскоре голоса с его ряда слились в белый шум. С. совсем перестал ощущать свое тело, как будто покинул эту кожаную оболочку. Ему мучительно хотелось уйти. От ее присутствия становилось все хуже и хуже…
– Слушай, как долго ты еще будешь мучиться? Посмотри, как весело она общается с одногруппниками. Посмотри, как спокойно она может не писать тебе, хотя раньше даже один день без сообщений сопровождался вопросом: «Что-то случилось?» Посмотри, как ей глубоко плевать.