Наедине с собой
Шрифт:
Я вам уже говорил однажды, помните, стресс – великая вещь. Вот он, голый человек!
– Кто, я?
– Конечно, вы, а кто же? С вас, как с дерева, все листья слетели. Человек, то есть вы, простите меня за красивые слова, провалился у нас на глазах в глубь тысячелетий. У вас сейчас губа взлетела, как у них, у обезьян, прямо выше носа. Здорово ведь, а? Нет, это вам не понять, это радость экспериментатора, когда так чисто получается. А что я особенного сделал? Ничего особенного, стукнул молоточком, которым врачи по коленям стучат, возле носа – и получился хоботковый рефлекс. Давно его в обычной жизни не
Нет, правильно я о вас догадался; Не стал снимать вегетатику. Зачем здесь давление, кардиограммы, не нужны здесь датчики. Один удар – и все ясно.
…Только что я вела по курсу самолет, которого нет. Курс на стенде: два острых угла, а между ними полукружье. У марищуковских испытуемых, у курсантов, семь , таких полетов, семь попыток. Потом решающий опыт. Я не курсант. У меня их три. После третьей подошел Владимир Лаврентьевич и ударил молоточком.
– Ну вот. Поглядим, какую вы покажете деятельность при такой вегетатике. Начинаем. Запомните, вдоль пути будут загораться лампочки – чем быстрее, тем быстрее управляйте и вы. Две секунды задержки в зоне опасности – удар током. Ну, полетели.
Смотри, ничего идет, а? Кто бы подумал! Просто хорошо идет. Внимательней, внимательней, ударю током. Тока боитесь?
– Ужасно!
– Ничего, ничего. Мы током не убиваем. Больно будет, это да. Полетела обратно. Хорошо, хорошо. Все, приехали. С возеращеньицем! Идите сюда. – Владимир Лаврентьевич зовет сотрудников.
Собираются. Все один к одному – гренадеры. Все равно я выше всех на своем кресле-троне. Кресло-трон! О господи! Вот бы сейчас сюда древнего голого человека, того, с хоботковым рефлексом. Вот бы он полюбовался, во что превратились ритуальные кресла. Смел ли он мечтать, тот, первый, кто изобрел трон для возвышения одного человека над другими, смел ли он мечтать, что трон превратится в обыкновенный стул, а вождей начнут различать по каким-то совсем другим признакам! А кресло-трон обретет тысячи обличий.
К моему трону тянутся, например, провода, могут ударить током. Ну и что? Бывает и хуже.
– Ну вот, – Владимир Лаврентьевич указывает на меня рукой, – перед вами, товарищи, типичный пример сильного типа нервной системы. Вегетатика плохая, отвратительная, прямо скажем, но есть цель, есть мотив. Раз есть цель – есть работоспособность. Между прочим, – тут он любезно повернулся ко мне, – током ударить я вас просто не мог, Уже вечер, институт обесточен. Это я вас пугал, создавая психологический фактор.
Теперь вопрос. Что может стать с вами и вам подобными, если вы будете летать? Отвечаю. Скорей всего через десять лет,, не позже, извиняюсь за прогноз, у вас появится язва, стенокардия или попадете в аварию. Может, разобьетесь. Психологически в летчики не годитесь. Платите больно дорого. А организм не дойная корова. Такое мое мнение. Понятно?
– Понятно. Но мне вдруг захотелось в летчики! Одно дело, когда сам не хочешь, а другое, когда не можешь. Сразу этого хочется, понимаете?
– Так вы огорчились? Ребята, смотрите, – это он своей команде, которая начала было расходиться по своим рабочим местам, – как нехорошо получается. К нам женщина с чистым сердцем пришла, а мы ее обидели. Зря вы это, правда. Вы же просто не понимаете, какие у вас хорошие результаты. Главное – это взлететь соколом, орлом. Есть такие, что и взлететь-то не могут. Так, не человек – каша. А раз взлетел, дальше уж все равно, можно и разбиться. Вы же сможете летать, сможете целых десять лет!
Мы на этом тренажере курсантов проверяли. Если что не так, тоже расстраиваются. Но у них это понятно. Рушится мечта жизни, а вам что? У нас с ними такие случаи бывают. Один от страха руль вырвал, как вцепился в него, так прямо с мясом. Куда ему в воздух! Мы ему, можно сказать, жизнь спасли тем, что не пустили учиться дальше, а он сидит и ревет.
Что делать! Из своей шкуры не выскочишь.
А вначале неохотно слушали наши советы. Был у меня эксперимент в одном летном училище. Отбраковал я десять человек, написал их фамилии, положил списочек в конверт, запечатал. Один конверт – начальнику училища: вскрыть через год. Другой на хранение в наш институт. Проходит год – вскрывает начальство пакет; я весь дрожу: если ошибка, все дело под ударом. И что же? Все точно. Эти десять – самые плохие курсанты. Я за ними десять лет следил, ездил каждый год на аэродромы, смотрел, что происходит. Можете, конечно, не верить, но в этом году вся моя выборка исчерпалась до одного. Честное' слово! Что с ними стало? Разное стало.
А вот, посмотрите, диаграмма на стене. Да-да, можете слезать с тренажера. Подождите, я с вас провода сниму. Так вот. Эта диаграмма, видите, три столбика: розовый – летать будут, зеленый – не очень-то, но подучим, полетят, желтый – вряд ли. Это наш прогноз. А вот то, что сбылось. С восьмерыми мы ошиблись, видите? Они полетели, но какой ценой… Смотрите, здесь тоже отражено. Допустим, курсанту, чтобы доверить ему управление самолетом, нужно сто часов.
– Сто? Так мало?
– Много или мало, это несущественно. Сто – цифра абстрактная, ну сами понимаете, из каких соображений. А этим восьмерым понадобилось сто тридцать три часа воздуха.
– Не такая уж большая разница, Владимир Лаврентьевич.
– Это по-вашему небольшая, а по-нашему – огромные деньги, миллионы. Так что, как ни кидай, не нужно человеку летать, если на роду у него не написано.
Ах, жалко, нет у нас сейчас настоящих экспериментов в воздухе, мы бы вам показали стресс! Этот тренажер что? Это легкий намек на то, что происходит в воздухе. Почти сутки непрерывного полета на сверхзвуковом самолете, как вам это понравится, а? Тут бы вы увидели все фазы стресса: и подъем, и постепенный распад. Функции выпадают постепенно, одна за другой; очень эффектно получается, знаете, веером. Внимание, память слабеют. Пять слов человек запомнить не может. Вот это стресс. Одно у летчика остается – скорость держит. Это уже рефлекс. Это он знает. Сбавишь скорость – упадешь. А дозаправка в воздухе? А учебное бомбометание? Тут уж ясно, кто чего стоит.
– Владимир Лаврентьевич, значит, можно совершенно четко предсказывать, да?
– Кто это вам сказал? Четко предсказывают только жулики. Мы предсказываем вероятностно. .Человек, знаете ли, зыбкое существо. Сказать о человеке что-то точно невозможно. Да и не нужно, наверное.
– Уже поздно. Пора уходить.
– Пора, пора, конечно, – соглашается Владимир Лаврентьевич. – Мы вас До ворот проводим, хорошо? А то нам с ребятами еще кое-что обсудить надо.
<