Наемник
Шрифт:
– Что ты натворил?
– снова спросила она.
– Ты вернулся на виллу? Поговорил с Мэлори и со своим…
– …дедом, - закончил Каргин.
– Ну как же без этого! Встретились, поговорили, вспомнили о днях былых и разошлись. Вернее, разлетелись.
– Вот что, солдат, или ты мне объяснишь, в чем дело, или я до тебя доберусь и…
Наслаждаясь звуком ее голоса, Каргин улыбался и думал: хорошая будет жена, упрямая, настырная. И то сказать: немалый опыт работы с персоналом! С такой не заскучаешь… Не зря, выходит, съездил в западное полушарие - деда и жену нашел… Ну, бог с ним, с дедом, главное - жена… И что теперь? Что там советовал мудрый Куэвас? Детей родить… Ну, с этим не задержимся! Еще бы с местом определиться…
– Ласточка, я тебя жду, - сказал он и услышал, как Кэти вдруг запнулась, вздохнула и промолвила:
– Галапагосы, значит? Всегда мечтала там побывать, на черепах полюбоваться… Только скажи, это по какую сторону экватора?
– На самом экваторе, солнышко, - уточнил Каргин и щелкнул тумблером рации. Потом откинулся в удобном пилотском кресле, пробормотал: - Не везет мне в смерти, повезет в любви… а ведь и правда повезет… - и закрыл глаза.
И снились ему на этот раз не афганские горы, не равнины Ирака, не ангольские джунгли, не остров Иннисфри и даже не Париж, а иные края, то снежные, то залитые солнцем, то сумрачные под дождевыми облаками, но в каждом обличье своем прекрасные. Снились лица друзей, живых и погибших, снилась Кэти, калифорнийская принцесса, снились отец и мать и дон Куэвас, тоже чем-то походивший на отца; они кивали Каргину и что-то шептали - что именно, расслышать он не мог, но понимал, что его поддерживают и одобряют. Потом чей-то голос внятно промолвил: там, где ты вырос, твое место. Не нашел - ищи! Но помни: в родных краях и вороний грай слаще пения соловья.
Он проснулся и взглянул на солнце. Огненный диск уже висел на западе, и от него тянулась по морю сверкающая дорожка - будто пояс из серебра, охвативший весь обитаемый мир. Пройди по ней, и придешь в сказочное царство-государство, где нет ни убийств, ни насилия, ни лжи, где все люди - братья, где реки текут молоком и медом, а на зеленых холмах сверкают хрустальные замки… Мечта! Но думать о ней было приятно.
Каргин улыбнулся.
Ровно гудели моторы, и ветер был попутный.
Эпилог
Иннисфри, аэродром и воздушное пространство вблизи острова; 24 июля, ближе к вечеру
Три машины неторопливо двигались по дороге к взлетному полю: черный закрытый "кадиллак" с серебряными полосками на дверцах и пара джипов, в которых сидели десять оборванных грязных солдат. "Кадиллак" возглавлял колонну. Солнце играло на гладком полированном корпусе, отсвечивало в лобовом стекле, но сквозь его тонированную поверхность ни пассажиры, ни водитель не были видны. Дорога, которую виток за витком одолевала эта процессия, казалась пустынной, только у моста через реку маячил сержант в зеленом берете и камуфляже. Когда машины проехали мимо, он отступил на обочину и произнес несколько слов в висевший на шее микрофон.
В том же порядке - "кадиллак", за ним два джипа - машины приблизились к павильону у взлетного поля, миновали его и замерли у распахнутого люка самолета. Ближайшего из двух; люки второго "оспрея" были задраены, и выглядел он словно мертвый кит, брошенный волнами на бетонный берег. Аэродром, как и дорога, был безлюден, лишь у строений в дальнем конце виднелись фигурки парашютистов.
Солдаты полезли из машин. Трое окружили "кадиллак", остальные ринулись к свисавшему из люка трапу; глухо простучали башмаки, лязгнуло оружие, послышался резкий окрик - пилотам велели убраться в кабину. Дверца "кадиллака" открылась, вылез еще один солдат с короткоствольным автоматом, а после него - офицер, такой же оборванный и грязный, как и остальное воинство. Он огляделся, довольно кивнул головой и вытащил с заднего сиденья "кадиллака" увесистую сумку. Потом что-то сказал оставшимся в машине и ровным шагом направился к трапу. Четверо солдат потянулись за ним. Трап подняли, люк захлопнулся, турбины "оспрея" рявкнули, и самолет, набирая скорость, покатился по взлетно-посадочной полосе.
На серебристом корпусе второго "оспрея" прорезалась щель, затем показалась фигура пилота: он спустил трап, помахал сидевшим в "кадиллаке" и, салютуя, прикоснулся к козырьку фуражки. Машина, плавно скользнув по бетонным плитам, подъехала к самолету и встала, загораживая люк. Из нее появился высокий старец с седовато-рыжими волосами. Пилот хотел помочь ему взойти на трап, однако старик оттолкнул его, что-то раздраженно буркнул и скрылся в салоне. Парашютисты, маячившие в дальнем конце аэродрома, его не видели.
Мощный оглушительный гул наполнил воздух - первый "оспрей" оторвался от земли. Из "кадиллака", с места водителя, вылез невысокий плотный мужчина с армейской выправкой и кейсом под мышкой, запрокинул голову, проводил самолет взглядом. Серебристый корпус слепил ему глаза; мужчина прищурился, взирая, как воздушный лайнер разворачивается на восток, к далеким южноамериканским берегам, поскреб лысый череп и вытянул руку с отставленным средним пальцем. На его губах змеилась презрительная усмешка.
Закурив сигару, он постоял у трапа минуты три-четыре, пока "оспрей" не скрылся в облаках, затем прошел в салон, сел в кресло напротив старика, положил кейс на колени и произнес:
– Улетели. Смылись! А с ними - десять миллионов наличными.
– Чушь, - каркнул старик, - мелочь, ерунда!
– Потом, опустив веки, распорядился: - Отправляемся, Шон. Брось сигару и налей мне виски. рландского, со льдом.
"Оспрей" развернулся, зашелестел колесами по бетону. За выпуклым стеклом иллюминатора мелькнули корпуса мастерских, здание электростанции, темно-зеленые лаковые кроны пальм, фигурки солдат, оцепивших дальний край взлетного поля. Потом земля словно провалилась вниз, и остров, сначала огромный, стал уменьшаться, съеживаться, стягиваться в темный овал на синей поверхности океана. Развалины поселка, вилла, стены кратера - все слилось и превратилось в точку, такую, что подробностей не различишь.
Самолет качнуло, серые клочья облаков поплыли за иллюминатором. Старик отхлебнул из стакана и сказал:
– Чего ты ждешь, Шон?
Лысый, которого назвали Шоном, аккуратно переложил кейс с колен в соседнее кресло и взглянул на часы.
– Они будут в пределах нашего радиосигнала еще час тридцать семь минут. Не стоит торопиться, Патрик. Миль триста пятьдесят от Иннисфри - вот оптимальное расстояние, чтобы отправить их на небеса.
Старик кивнул.
– Ну, тебе виднее, Шон.
– Приподняв стакан, он посмотрел на желтоватый маслянистый напиток и добавил: - Выпьем! За нашу успешную операцию.
– Не совсем успешную, - возразил лысый.
– Кажется, парня мы потеряли, и думаю, что насовсем. Эта проклятая русская ментальность…
– Ментальность!..
– резко оборвал его старик.
– Не нужно верить мифам, Шон, дурацким мифам и глупым измышлениям психологов! Русская ментальность, англо-саксонская ментальность, китайская ментальность… Одни предпочитают щи, другие - непрожаренный бифштекс, а третьи жрут кузнечиков, и только в этом разница. Хрупкая скорлупка, а под ней все одинаково, Шон, все то же - по крайней мере, у сильных и жестоких. Такой человек не откажется от власти и могущества, кем бы он ни был, русским, китайцем, арабом или проклятым британцем. А в этом парне…