Наемный убийца

Грин Грэм

– Я с ним и до супа еще не доехала, – ответила Руби.

Пробежал мальчишка-газетчик:

– «Новости» – специальный выпуск! Полуденный специальный выпуск «Новостей»!

«Новости» были вечерним изданием газеты «Ноттвич Джорнел». Через несколько минут промчался еще один мальчишка:

– Специальный выпуск «Почты»! – Это был вечерний «Ноттвич Гардиан».

Невозможно было расслышать, что они кричали, а северо-восточный ветер трепал рекламные плакаты, так что на одном можно было прочесть только »…гедия», а на другом – «…ство».

– Существуют же границы, – сказала Руби, – девушка не может так себя ронять.

Десять минут опоздания – это предел.

– Но вы прождали дольше, – сказал швейцар.

Руби ответила:

– Да, со мной всегда так. Скажете, я на мужчин бросаюсь, да? Я и сама так считаю, только почему-то вот бросаться-то бросаюсь, да все как-то мимо проскакиваю. – И она добавила очень мрачно: – Беда-то вот в чем: я создана, чтобы сделать мужчину счастливым. И это на мне написано всеми буквами. А они пугаются. Я их не виню. Мне самой это было бы противно.

– Вон идет начальник полиции, – сказал швейцар. – В Управление собрался, выпить стаканчик. Жена ему дома выпивать не позволяет. Самые лучшие пожелания к Рождеству, сэр.

– Что-то он уж очень торопится.

Плакатик газетной рекламы снова мелькнул буквами «Траг…».

– А он как, мог бы угостить девушку хорошим бифштексом с луком и жареной картошкой?

– Вот что я вам скажу, – ответил швейцар, – подождите где-нибудь тут еще минут пять, я как раз пойду обедать.

– Замётано, – ответила Руби, скрестила пальцы и постучала по дереву. Потом вошла обратно в холл и повела долгую воображаемую беседу с неким режиссером театра, которого она представляла себе похожим немного на мистера Дэвиса, но такого мистера Дэвиса, который не нарушает обещаний. Режиссер назвал ее малышкой, сказал, что у нее талант, пригласил пообедать, затем отвез к себе, в роскошную квартиру, и угостил целой серией коктейлей. Спросил, как она отнеслась бы к контракту в одном из театров Уэст-Энда – пятнадцать фунтов в неделю! – и сказал, что хочет показать ей квартиру.

Смуглое, пухленькое лицо Руби утратило мрачное выражение, она, взволновавшись, закинула ногу на ногу, чем вызвала возмущенную реакцию какого-то бизнесмена, записывавшего полуденные биржевые ставки. Он пересел подальше, ворча себе под нос. Руби тоже бормотала себе под нос. Она шептала:

– Это – столовая. А если пройти сюда – тут ванная. А это – элегантно, не правда ли? – это спальня. – Руби сразу же ответила, что, разумеется, согласна на пятнадцать фунтов в неделю, но нужен ли ей, в самом деле, контракт в Уэст-Эндском театре? Тут она взглянула на стенные часы и вышла из холла. Швейцар уже ждал.

– Как? – воскликнула она. – Я должна выйти в свет об руку с этой униформой?

– У меня всего двадцать минут, – ответил швейцар.

– Значит, не будет бифштекса, – сказала Руби. – Ну что ж, сосиски тоже подойдут.

Они уселись у буфетной стойки с другой стороны рынка и заказали сосиски и кофе.

– Эта ваша форма, – сказала Руби. – Она меня смущает. Могут подумать, вы – гвардеец короля и только для разнообразия охраняете сегодня девушку.

– Вы стрельбу слыхали? – спросил буфетчик.

– Какую стрельбу?

– Да от вас совсем близко, за углом. В «Мидлендской Стали». Трое убитых. Этот старый черт, сэр Маркус, и еще двое. – Он положил на стойку раскрытую газету – полуденный выпуск, и старое, жестокое лицо сэра Маркуса, расплывшиеся черты и встревоженные глаза мистера Дэвиса возникли перед ними среди чашек с кофе и сосисок, рядом с перечницей и электрической кофеваркой.

– Вот почему он не пришел, – сказала Руби и смолкла, погрузившись в чтение.

– Интересно, чего этому Ворону надо было? – сказал швейцар. – Взгляните-ка. – И он указал на коротенький абзац в конце статьи, где сообщалось, что из Скотленд-Ярда самолетом прибыл начальник Специального отдела политических преступлений и незамедлительно направился в Управление «Мидлендской Стали».

– Не пойму, что бы это могло значить, – сказала Руби.

Швейцар шелестел страницами, что-то искал. Сказал задумчиво:

– Странно, правда? Мы вот-вот вступим в войну, а они всю первую страницу занимают каким-то убийством. А войну загнали на последнюю полосу.

– А может, войны не будет.

Они замолчали над своими тарелками. Руби казалось невероятным, что мистер Дэвис, который сидел вместе с ней на ящике и разглядывал рождественскую елку, умер, умер такой мучительной насильственной смертью. Может быть, он все-таки собирался прийти на свидание. Может, был вовсе не таким уж дурным человеком. Она сказала:

– А мне вроде его даже жалко.

– Кого? Ворона?

– Ну нет, не Ворона. Я про мистера Дэвиса говорю.

– Я вас понимаю. Мне тоже вроде бы жалко… старика. Я раньше сам там работал, в «Мидлендской Стали». У старика бывали такие… ну, что ли, моменты… Посылал всем рабочим индейку к Рождеству. Не такой уж плохой человек был. Там лучше было, чем здесь, в «Метрополе».

– Ну что ж, – сказала Руби, допивая кофе, – жизнь продолжается.

– Возьмите еще чашечку.

– Не хочу, чтобы вы окончательно разорились, – сказала Руби. – Все было как надо.

Не вставая с высокого табурета, она прислонилась к Хэллоузу плечом; их лица сблизились; они притихли – ведь оба знали человека, так неожиданно ушедшего из жизни; это обоюдное знание вызывало странное ощущение общности: оно было приятно и придавало уверенности. Возникало чувство надежности, какое бывает, когда двое любят друг друга, но без мучительной страсти, без неопределенности, без боли.

2

Сондерс спросил у служащего «Мидлендской Стали», как пройти в уборную. Он мыл руки и думал: с этим делом покончено. Он не был удовлетворен этим делом: начавшись обычным ограблением, оно привело к двум убийствам и к смерти самого убийцы. Тут была какая-то тайна; не все еще выплыло наружу. Сейчас Матер сидел наверху, на последнем этаже, с начальником Политического отдела; они просматривали личные бумаги сэра Маркуса. Могло оказаться, что рассказ девушки и в самом деле соответствовал действительности.

Больше всего Сондерса беспокоила именно она. Он не мог не восхищаться ее смелостью и дерзостью, но в то же время испытывал к ней ненависть – ведь это она заставила Матера страдать. Сондерс готов был возненавидеть любого, кто причинил боль Матеру.

– Придется отвезти ее в Скотленд-Ярд, – сказал ему Матер. – Они, возможно, заведут на нее дело. Посадите ее в закрытый вагон, поезд – в три ноль пять. Не хочу ее видеть, пока все не прояснится.

Единственной радостью во всей этой истории было известие, что полицейский, которого Ворон ранил на товарном дворе, выкарабкивается.