Наездник Ветра
Шрифт:
– Дружок мой, Рагнар, – начал Калокир, провожая взглядом слишком уж церемонно попятившихся лакеев. Те потрудились исчезнуть за один миг, и он завершил свою мысль, – я вижу, что ты несчастен!
– Да, – подтвердил Рагнар, – так и есть. Вряд ли для того, чтоб это заметить, нужна особая проницательность!
– Это видно с первого взгляда. Также могу я тебе сказать, что ты хочешь смерти, а никаких причин для этого, кроме вздора про Александра Македонского, я не вижу. И я заметил это ещё на пристани. Вот поэтому пригласил тебя
– Иоанн, да как это ты не видишь причин! – возмутился викинг, – возможно ли в этом городе быть счастливым хоть на минуту?
– Разве ты пленник здесь?
Рагнар, не ответив, опустил голову.
– Вероятно, – предположил Калокир, – тебе много платят?
– Да, – был ответ, – мне очень хорошо платят.
– Так что же тебе не нравится?
Не ответив, Рагнар налил в свою чашу много вина и стал его пить большими глотками. Калокир за ним внимательно наблюдал почти трезвым взглядом.
– Ты не ходил с василевсом на сарацин? – поинтересовался он, когда викинг, поставив чашу на стол, потянулся к мясу.
– Нет, не ходил. Моё место – здесь.
– Странные слова для варяга! Здесь нет сражений.
– Ты надо мной решил пошутить? Какой из меня варяг? Я уже давно не варяг, а чёрт знает что! На моих руках – словно цепи, в глазах – туман. Мне давно не хочется ничего – ни любви, ни жалости, ни веселья! Если я и хожу порою по кабакам, то лишь затем, чтобы…
Рагнар недоговорил. Калокир глядел на него с печалью и грыз редиску.
– Видимо, кое-кто действительно недалёк умом, раз держит такого усталого человека на такой должности, – бросил он довольно небрежным тоном.
– Да, – признался Рагнар, – я очень устал.
– Поэтому ты несчастен?
– Конечно, нет! И ты бы меня ни о чём не спрашивал, если б думал, что это так. Причина совсем другая.
– Какая же? – спросил Иоанн, принявшись за мясо. Оно оказалось довольно нежным и сочным, в меру прожаренным. Долго длилось молчание. А потом Рагнар дал такой ответ:
– Счастлив тот, кто не любит!
– Даже в том случае, если его самого не любит Никто? – спросил Иоанн.
– Это про меня! Но и не совсем про меня, как ты понимаешь. Я не могу не любить.
– Стало быть, ты любишь, но без взаимности? Я не верю! Это безумие. Это попросту невозможно!
– Только безумие и возможно. Вся моя жизнь наполнена им! Ничего нет больше.
– Вот оно что! Тогда я спрошу, не слишком ли ты ревнив?
– Кажется, не слишком. Ничего лишнего вот уже шестой год в моей жизни нет.
Услышав эти слова, Иоанн задумался. «Чёрт возьми!» – шепнул ему в ухо как будто кто-то чужой, – «да тут целый заговор! Логофет ничего об этом не знает, а у меня в запасе – лишь два-три дня!»
– Наливай, Рагнар, – произнёс он вслух, – а когда мы выпьем, я кое-что тебе сообщу.
Рагнар взял второй кувшин и исполнил просьбу. Себе пришлось ему налить много, а Иоанну – чуть-чуть, ибо его чаша была наполнена на три четверти. Звонко чокнулись. Часть вина при этом выплеснулась на стол. Рагнар допил первым. Калокир снова оставил в чаше большую часть её содержимого. Хорошенько вытерев рот платком, он понаблюдал за Рагнаром, который стал есть баранину, и сказал:
– Рагнар! Если ты всерьёз мне тут излагал свою философию, то в ближайшие года три твоё отношение ко всему, что делается в Империи и, боюсь, во всём остальном христианском мире, круто изменится …
И вот тут ему всё испортили проститутки. Они пришли. Они были злы и кричали слугам, которые попытались сперва о них доложить, что ждать не намерены, время – деньги! И ворвались с чудовищным шумом. И никуда нельзя от них было деться. К счастью, их было всего лишь две. Одна из них сразу же послала Рагнара ко всем чертям, решительно заявив, что даже за мешок золота ей не нужен холуй дочери трактирщика из Пелопоннеса, и взяла за руку Иоанна. Это была невысокая, худенькая француженка лет двадцати четырёх – с благородным носом, надменным взглядом и белокурыми волосами. На ней был плащ с капюшоном. Оставив этериарха в объятиях второй девушки – ослепительной агарянки ростом почти с него, Иоанн перешёл с белокурой стервой в другую комнату, дверь которой сразу же запер.
– Можно мне выпить? – тотчас осведомилась француженка, углядев на столике возле ложа кувшин с вином и два кубка. Иоанн молча кивнул. Он сидел на ложе, следя за девушкой с любопытством. Нос у неё был пожалуй что длинноват, но всё остальное выглядело вполне безупречным.
– Как тебя звать? – спросил Иоанн, когда она осушила кубок.
– Мари. А тебя?
Иоанн ответил. Поставив кубок, француженка села в кресло. Полы её плаща слегка задрались. Поглядев на то, что они скрывали, владелец дома решил ни о чём серьёзном больше не спрашивать.
– Неплохие у тебя ножки!
– Да, ничего, – согласилась девушка, не особо польстившись на комплимент. И мигом дала возможность полюбоваться также своими зубками, широко и шумно зевнув. Похоже было на то, что она сегодня встала не с той ноги.
– Как ты очутилась в Константинополе? – вновь посмел обратиться к ней Иоанн.
– Я, вообще, из Франции…
– Это слышно.
Да, говорила она с акцентом. Голос был слегка хриплый, резкий, похожий на стрекотание белочки. Помолчав, она продолжала:
– Когда моя мать умерла, её третий муж отдал меня за долги одному купцу. Тот в Марселе перепродал меня генуэзцам. Мне пришлось плыть с ними в Константинополь. Тут я от них сбежала и без труда затерялась. Город – огромный, и в нём кишит такое число людей со всех концов Света, что бесполезно было меня искать! Никто и не стал этим заниматься.
– Давно ты здесь?
Она призадумалась.
– Год. Нет, два! А может, все три. Короче, давно.
– Тебе, стало быть, понравился этот город?