Наездник Ветра
Шрифт:
Никогда прежде тень краха не вырастала перед Империей столь стремительно и внезапно. Константинополь, в который начали стягиваться войска со всех рубежей, охватила паника.
Святослав, тем временем, веселился. Однажды к нему на пир пришёл странный молодой человек благородной внешности, но одетый простым бродягой. Его позвали за стол, и мгновенно стал он душой компании, совершенно очаровав князя Святослава и его воинов. Те из них, кому доводилось шляться по Таврике, его знали. Также он был известен в Готских Климатах, как лучший друг всех мошенников. Утром он научил Святослава курить гашиш. Это дело князю пришлось по вкусу. Так познакомились Иоанн Калокир – сын градоначальника Херсонеса, и Святослав. Целую неделю они пьянствовали вместе,
После четырёх лет войны карманы большинства подданных василевса были обчищены, можно сказать, до дна. Торговля с ремёслами перестали приносить прибыль. Выгодным оставалось только одно ремесло, пока что не облагаемое налогами – воровство. К 965 году воров на столичных рынках стало уже не меньше, чем в государственных учреждениях. Константинополь наполнился также нищими. Они были самыми яростными критиками царя. Посоревноваться с ними в этом занятии могла разве что Феофано. Впрочем, она упражнялась в ругани не на улицах, а в Сенате, куда являлась обыкновенно вместе с Рагнаром. Парламентарии, не решавшиеся оспаривать ни один указ Никифора Фоки, сопровождали овацией почти каждое слово его жены, которая называла эти указы бредом, позором и сволочизмом. Она вдруг стала любить народ не менее пламенно, чем Рагнара. Народ платил ей взаимностью.
Конец года принёс ещё одну большую напасть. Западная область Империи, Фракия, стала подвергаться набегам угров. Было понятно, что эти варвары и враги христиан свободно проходят через Болгарию, отделяемую от Фракии лишь Балканским горным хребтом. Между тем, Болгария получала дань от Константинополя. Более того, болгарский царь Пётр был женат на тётке покойного василевса, Романа Багрянородного. Нынешний василевс выразил Петру своё возмущение в связи с тем, что тот позволяет уграм причинять зло Империи. Но болгарский царь знал, что угры – лучшие друзья Святослава, и обнажить оружие против них – это то же самое, что вступить в войну с самим князем руссов. Но и с Империей враждовать ему не хотелось. Он ограничился тем, что попросил угров больше не появляться в его владениях. Угрские князья отнеслись с почтением к этой просьбе и повернули морды своих коней в сторону германцев. Но император последних, Оттон, был воином. Встретив угров на Лехском поле, под Аусбургом, он их изрядно поколотил. После этого причитания и мольбы болгарского царя уже не могли остановить угров. Фракия вновь подверглась их нападениям. Никифор Фока грозил, Святослав молчал. Как раз в эти дни супруга Петра, Мария, вдруг умерла, и некому стало обуздывать многочисленных родственников царя, которые не стеснялись клянчить у Святослава деньги и, соответственно, знали, что их задача – требовать от Петра полного разрыва отношений с Константинополем, чтобы киевский князь был ими доволен. Царь уж готов был пойти на это, но Святослав вдруг сам всё испортил. Он объявил, что ежели Пётр будет и впредь якшаться с ромеями, то ему, Святославу, уж не останется ничего другого, кроме как посадить на болгарский трон более разумного человека. Это был гром средь ясного неба. Услышав такое из уст посланника, даже братья Петра решительно посоветовали ему не забывать о том, что он – царь, а не один из конюхов Святослава. Выбор был сделан. Но отношения Петра и Никифора не наладились, потому что угры не унимались. Так вот Болгария оказалась меж двух огней. В апреле 966 года Пётр предпринял весьма оригинальную попытку восстановить мир с Империей. Он отправил в Константинополь послов за очередной данью. Послы были с позором изгнаны в день прибытия.
Поздним вечером Льву Мелентию сообщили о том, что Никифор Фока желает с ним говорить.
– Очень хорошо, – сказал логофет, – впрочем, вероятно, будут вновь просьбы угомонить царицу. Лучше бы ему обратиться с этим к Рагнару, а не ко мне!
Тем не менее, логофет отправился вслед за посланным в дальний путь почти через весь дворец. Перед дверью царского кабинета, что примыкал к Золотой Палате, стояли шесть экскувиторов. Трижды стукнув согнутым пальцем в звонкую облицовку двери под аркой глубокой ниши, служитель провозгласил:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
– Аминь, – раздался за дверью угрюмый бас. Логофет вошёл.
В узкие оконца просачивался шум моря и ветерок. Горели лишь три свечи, потому магистр не сразу понял, что возвышавшаяся над креслом тёмная глыба – это и есть василевс. Тот сохранял полную неподвижность, сложив могучие руки на животе и глядя в окно. Логофет с поклоном приблизился. Царь велел ему сесть. Магистр сел за стол. Когда василевс принимал его одного, они так всегда и располагались: первый – в одном из кресел для посетителей, а второй – за столом хозяина кабинета. Это настраивало беседу на более доверительный лад.
– Ну, что ты обо всём этом думаешь? – прозвучал обычный вопрос.
– О чём именно?
– Я имею в виду мисян.
Ромеи мисянами называли болгар, Болгарию – Мисией. Лев Мелентий изобразил на своём лице великое изумление, позабыв, что это – напрасный труд из-за темноты.
– О, благочестивый! – воскликнул он, – неужто ты полагаешь, что я потратил хотя бы час на раздумья об этих тварях после того, как Порфирогенита Мария, отданная им в жертву, скончалась? Разве мне больше нечем заняться?
– Ты сказал – тварях? – насупился василевс, – но они – одной с нами веры.
– К несчастью, да, – признал логофет. Помолчав, спросил:
– Ты думаешь, твоя святость, что я напрасно выгнал этих послов?
– Да, именно об этом я размышлял. Не лучше ли было восстановить мир с Петром? Ведь он в самом деле не мог противостоять уграм.
– Зачем же нам нужен такой беспомощный и безвольный союзник? Он ведь ещё и требует дани! Разве у нас слишком много золота?
– Не об этом речь! Так ли было нужно гнать послов палками? Вот чего я не понимаю.
– Но, надеюсь, ты понимаешь, царь, что проделки угров – это не более чем прелюдия? Если они так бесятся, нужно ждать гораздо более страшных событий.
– Это мне ясно! Угры – друзья понятно кого. Святослав готовится к войне с нами. Болгары-то здесь при чём? Зачем ты решил их сделать врагами нашими? Разве это нам нужно в преддверии войны с руссами?
– Дело в том, – сказал Лев Мелентий, – что Святослав, пожалуй, нас разобьёт.
– Это не ответ на вопрос, который я задал.
Тихо вздохнув, магистр дал пояснение:
– Государь! Если за тобой гонится злобный пёс – швырни ему кость, и он о тебе не вспомнит, пока её не сгрызёт. У тебя есть кость, которую Святослав будет грызть не менее года. Кость эта – Мисия. Святослав взял степь, чтобы торговать с Азией. Теперь он хочет прибрать Дунай, чтобы торговать с Европой. Ведь у Дуная – поистине золотое дно. По нему идёт в десятки раз больше товаров, чем по дорогам. Овладев Мисией, по которой течёт Дунай, Святослав ещё больше обогатится и передаст мисянский трон тем, кто любит руссов и ненавидит ромеев. То есть, камитопулам.
– Камитопулам? – нахмурился василевс, – и что же, ты предлагаешь смириться с этим?
– Смириться мало, – твёрдо сказал сановник, – необходимо заключить союз с русским князем против мисян.
Никифор опешил.
– Это уж слишком, Лев! Клянусь тебе, это слишком!
– Благочестивый мой государь! Перед ним сейчас стоит выбор – напасть сначала на нас или на мисян. Нужно сделать всё для того, чтоб он выбрал их. А иначе он, чего доброго, возьмёт осенью Херсонес. А может быть, двинется и на Константинополь сразу!