Наездники
Шрифт:
– Загорать в бикини – невероятно глупая штука, – сказала Джейни. – Когда снимаешь бикини, получается такой вид, как будто ты, наоборот, одета.
– Ну так разденься, – лениво сказал Билли, не поднимая взгляда от книги.
Джейни поймала на себе ищущий взгляд Руперта.
– Ладно, – сказала она и сняла бикини.
Ее груди были медово-спелыми, круглый животик напоминал смокву, а волосы на лобке были гладко выбриты. Элен, окаменев одновременно от шока и зависти, не могла отвести глаз от Джейни. Билли поднял глаза и обнаружил, что Руперт глядит на Джейни, а член у него торчит, как шпиль кафедрального собора. В следующий момент Билли обнаружил, что и сам он представляет собой точно такую же архитектурную достопримечательность.
– О господи, да у нас тут сплошное барокко, – сказал он, перекатываясь на бок и возвращаясь к книге.
Не поворачивая головы, Руперт велел Элен:
– Сними и ты свой купальный костюм.
– Не могу. Я слишком легко сгораю.
– Намажься большим количеством масла для загара, – сказала Джейни. Ее груди качнулись, когда она протянула Элен баночку «Амбр Солер».
– Спасибо, не надо, – буркнула Элен.
– Сними костюм, – повторил Руперт. В его голосе явственно прозвучало раздражение.
– Нет! Что подумает Джомо? Джейни можно, она гостья. Я бы после этого никогда не смогла смотреть с глаза Абдулу, обсуждая с ним десерт.
Элен снова уткнулась в «Преступление и наказание» и прочла целую страницу, не понимая ни слова из того, что читает. Абдул был крайне медлителен, когда вытряхивал пепельницы и принимал заказы на выпивку.
Я не могу этого сделать, не могу, панически подумала Элен. Я не могу раздеться на виду и них всех и, кроме того, сказал внутренний, более честный голос, у меня не такая красивая грудь, как у Джейни.
Джейни не дала себе труда одеться ради позднего ленча, который начался с салата «нисуаз». Большой кусок мяса тунца упал Джейни на левую грудь. Руперт снял его ложкой. Все, включая Абдула, неумеренно хохотали – за исключением Элен, которая вся сжалась в комок от смущения. Почувствовав ее состояние, Билли попытался уговорить Джейни одеться. Но атмосфера становилась все более и более насыщенной электричеством.
– Я пойду отдохну, – сказала Джейни, которая обменивалась долгими взглядами с Рупертом.
В спальне, увидев свое раскрасневшееся лицо и опухшие глаза, она почувствовала раздражение от того, как ужасно выглядит, и удивилась, как она могла так бурно флиртовать с Рупертом.
В следующий момент позади нее появился Билли. Он обхватил ладонями ее смазанные кремом груди, поцеловал ее шею, скользнул рукой между ее ног и обнаружил, что там она еще влажнее, чем от крема.
– О боже, да ты возбуждена! – сказал он.
Они тотчас оказались в постели, не позаботившись закрыть окна и дверь.
Элен направилась в совю спальню, которая соседствовала со спальней Билли и Джейни. Несмотря на угнетающую жару, она вся дрожала. Услышав Крики и стоны Джейни, Элен поспешно захлопнула окно. Вошел Руперт, раскрасневшийся и недовольный.
– Господи, ну тут и жара! Какого дьявола ты закрыла окно?
Открыв окно, он на несколько секунд замер, прислушиваясь к Джейни и Билли с полуулыбкой на лице. Элен отчаянно жаждала, чтобы он занялся с ней любовью, нежно и не спеша, – не потому, что ей действительно хотелось этого, а потому, что от ее внимания не укрылось, какое жгучее звериное желание вдруг проснулось в нем, когда он смотрел на Джейни. Элен подумала, что она умрет, если Руперт затеет роман с Джейни.
– Руперт, я по-настоящему люблю тебя!
– Почему же ты этого ничем не показываешь?
– Это так трудно, ведь ты все время на меня сердишься.
– Ох, прекрати, ради бога!
Руперт вышел, хлопнув дверью.
Он вернулся, когда уже темнело, и Элен переодевалась к обеду. Руперт раздраженно притянул ее к себе. Элен вырвалась.
– Я только что приняла ванну. К нам на обед приходят Маунтли.
– Ах, можно подумать! Какого черта ты их пригласила? – И он сам ответил за нее: – Потому что они уже дважды приглашали нас, а еще потому, что ты сможешь целый вечер говорить о литературе.
Профессору Маунтли было за пятьдесят, он был по происхождению американцем и преподавал английскую литературу в университете Найроби. Его жена-англичанка, немногим моложе мужа, была поклонницей конного спорта.
– Она знает о моих лошадях больше меня! – говорил Руперт.
Они все уселись на террасе, глядя на зеленых голубей и огромные звезды, и слушая ночные шорохи, булькание лягушек, истерическую болтовню бабуинов и рычание приближающихся львов, напоминающее звук выкачивающей воду помпы.
– Я начинаю понимать, почему эвакуированные во время войны дети так боялись коров, – сказала Джейни.
– Хорошо, что мы здесь, – сказал профессор Маунтли, поднимая стакан в приветственном жесте Элен.
– Хорошо, что мы все еще здесь, – сказала Джейни. – Я уверена, что какой-нибудь леопард давно собирается меня сожрать.
– А вы знаете, что бородавочники ведут образцовую семейную жизнь? – сказала миссис Маунтли.
– Неудивительно, что в Глочестершире они не водятся, – заметил Руперт.
Руперт и Билли пиле, не переставая. Джейни немного отставала от них потому, что это могло бы повредить ребенку, а еще потому, что не хотела слишком раскраснеться. После долгих занятий любовью, сна, трех коктейлей «алка селтерс» и ванны она чувствовала себя великолепно. У Джейн в волосах были цветы красного жасмина, а одета она была в белую кружевную, слегка прозрачную рубашку, сквозь которую проглядывали ее пышные груди, порозовевшие от загара. Прекрасно сознавая обожание Билли, восхищение профессора и неприкрытое желание Руперта, направленные на е персону, Джейни была возбуждена сверх всякой меры.