Нагота
Шрифт:
Сеньор мою идею принял хладнокровно. Прыжки дело пустое, это ясно, сказал он, хороших прыгунов в Риге не было и не будет. Ма прочитала пространный доклад о значении постоянства как фактора в воспитании характера, посокрушалась о том, что мой внезапный уход из спортивной школы причинит огорчение людям, положившим на меня столько труда и усилий, и т. д. и т. п. Однако и она, в общем-то, не возражала. То есть ни на чем не настаивала — ни чтобы уходил, ни чтобы оставался. Ты достаточно взрослый, сказала она, своя голова на плечах, так что сам решай. Не хотелось ее травмировать моим спонтанным ликованием, и потому с глубокомысленным видом я уселся перед телеком в классической позе мыслителя.
В ту пору в Риге шло повальное увлечение хоккеем. «Динамо» пробилось в высшую лигу. Все торчали перед экранами, смотрели репортажи из Дворца спорта. В любом дворе ребятишки махали хоккейными клюшками. И у меня появились все характерные симптомы хоккейной болезни. Обзавелся необходимым инвентарем и вечера напролет носился со своими сверстниками по двору, оглашая воплями квартал. Прослышав, что во Дворце спорта можно записаться в секцию и тренироваться на искусственном катке, тотчас кинулся туда.
Даже не знаю, как вам объяснить, насколько меня захватил хоккей и что эта игрушка для меня тогда значила. Ма считает, что в каждом человеке живет мечта о чуде, потому-то, например, так популярны всякие спектакли и торжественные церемонии. Не берусь судить.
Посмотрел я несколько постановок в ТЮЗе, но они на меня нагоняли тоску: шастают по сцене какие-то склянки с чернилами, прыгают всякие котики-мотики. А вот когда огромный Дворец спорта заполняется тысячами зрителей, тебя лихорадит, как перед стартом космической ракеты. Сейчас рванет, сейчас начнется! От напряжения затылок немеет. Честное слово. И вдруг темнота. Потом прожекторы... Марш... В серебрящихся лучах на арену выезжают любимые герои... В жизни не чувствовал ничего подобного. Глазами, ушами, волосами, кожей. Чертовски здорово. Просто потрясающе.
Ребята в классе завидовали мне, девчонки восхищались мной. Ну, конечно, я пока еще не был знаменитостью. Однако во Дворец спорта хаживал через служебный вход. Перед тренировками мог запросто подсесть к Эдмунду и почти по-приятельски спросить у Харалда, который час. А какие у мастеров были фирмовые джинсовые пары и нейлоновые куртки! Одна шапочка из Швеции, другая из Финляндии. Ремни широченные, с разными металлическими нашлепками. Карманы топырятся от жвачки «бабл гам». Когда Хельмут Балдерис этак небрежно подкатывал к Дворцу на собственной «Волге», у меня было такое ощущение, будто за рулем сижу я.
Все мне казалось тогда легко достижимым. Всего можно добиться, всего достичь. Только бы в команде удержаться, остальное придет само собой: из детской перейду в юношескую, из юношеской к мастерам. Впрочем, и об этом не думал. Вообще ни о чем не думал. Все какие-то мелочи лезли в голову: сразу вставать или поваляться в постели еще минут пять; как улизнуть с лабораторных занятий по химии; как потянуть резину, чтобы тренер не заметил.
Нагрузка постепенно возрастала. Лето проводили в спортивных лагерях. Бегали, делали всякие упражнения, с шестом за спиной, как лягушки, прыгали вверх по склону, пока в глазах не начинало рябить. Но такую же дрессировку прошли и мастера, одно это и утешало.
Изредка навещали предки.
Чем занимаешься в свободное время, спрашивал сеньор.
Сплю.
Днем тоже, не поняла ма.
Днем тоже.
Ничего не читаешь, никуда не ходишь?
Ничего, никуда.
Почему?
Потому что голова сама к подушке тянется. Лег и провалился.
Но ведь так совсем дурачком станешь!
Ну и что?
Мне самому тогда это представлялось шуткой. А может, и нет. Не знаю. Тогда я не думал. «Ну и что?» Просто у меня была такая присказка, я затыкал ею черные дыры в своем интеллекте.
У нас в доме жил Родриго. Сначала он здорово меня бутузил, потому что был и старше и сильнее. Позднее мы подружились. Что бы ни делал Родриго, я повторял, как мартышка. Родриго гонял на велосипеде, я тоже. Родриго бренчал на гитаре, и у меня прорезался вкус к музыке.
Отец Родриго служил судовым механиком и большую часть года мотался где-то в Атлантике. Родриго знал множество историй, которые я слушал разинув рот: о летающих тарелках, кораблях-призраках, о Бермудском треугольнике. У себя под кроватью Родриго хранил настоящий человеческий череп. В минуты особого расположения он приносил из отцовской комнаты книгу Фореля «Вопросы пола» и сам давал необходимые пояснения. Я был настолько потрясен, что слова не мог вымолвить, когда Родриго объявил мне, что решил навсегда отказаться от алкоголя, потому как алкоголь способствует импотенции, а вот несколько сигарет «Кэмел» он готов со мной выкурить, несмотря на строжайший запрет тренера (Родриго поигрывал в баскет).
Возвращаясь из рейсов, отец привозил Родриго потрясные подарки. Родриго расхаживал в джинсах фирмы «Ли» и в кедах «Адидас».
На последнем году школы Родриго надумал пойти учиться на инженера автотранспорта. Я рассказал об этом ма. Она недоверчиво покачала головой: модная специальность, но вроде там конкурс один к десяти. При первой же встрече с Родриго я разыграл из себя многоопытного человека.
В автотранспортном жуткий конкурс, сказал я, провалишься как пить дать.
Придется малость покорпеть над книгами, и дело будет в шляпе, равнодушно обронил Родриго.
Весной Родриго исчез на несколько недель. Потом объявился и сообщил, что школу закончил «сносно», и снова засел за учебники. Я дожидался конкурсных экзаменов, как исхода увлекательных соревнований. Пробьется Родриго в автоинженеры или нет? Пробился!
У меня в ту пору дела с хоккеем складывались средне. Прилично катался и гонял шайбу, но, как выразился тренер, не хватало агрессивности. Чего нет, того нет. Лезть на рожон не люблю. Даже в хоккее. Даже в пределах правил. Однако как было приятно, когда, играя за юношескую, я заколачивал шайбу и моя фамилия появлялась в «Спорте». Потом пошли разъезды по Союзу — то Минск, то Свердловск, то Киев. Завуч мои визиты вежливости перестала принимать всерьез.
Сколько же собираешься опять пропустить? На сей раз мигом — самолетом туда и обратно. Все равно ведь три-четыре дня, не меньше, Да уж не меньше. И который раз в этой четверти? Что же делать, спорт требует жертв... Труднее всего приходилось по физике и химии. Что у Карклини, что у Рашмейеры не очень-то пофилонишь. Стабильный стресс. К тому же у меня такой характер: раз училка не нравится, так меня и от предмета ее воротит. Иной раз подумаю: хватит дурака валять, надо полистать учебник. Так нет же, не проходит номер, отвращение какое-то, вот-вот вытошнит.