Нагота
Шрифт:
— При чем здесь Баринь?
— Тенис — внук Бариня. Мы познакомились на похоронах. На похоронах старого Бариня. Ты сам меня туда послал. — Вита усмехнулась. — Выходит, судьба.
На Турлава, казалось, нашел столбняк.
— Это случилось, когда засыпали могилу. Тенис снял пальто и дал мне подержать. Не кому-нибудь, а мне, совсем незнакомой, чужой. Можешь поверить, я его сразу узнала: он. Будто на ухо кто шепнул. Можешь такое понять? У вас с мамой тоже так было?
Он пробурчал что-то невразумительное.
— Тенис Баринь, значит. Внук старого Бариня.
Она кивнула.
— Все
— Вот именно, вам с мамой прямая выгода. Теперь пусть муж меня содержит.
— Видали мы таких содержантов.
— Папочка, у тебя нет ни малейшего основания ругать Тениса. Лучшего зятя тебе не найти. Можешь быть уверен.
Украдкой окинул полноватую фигуру дочери. От нее, впрочем, не ускользнул его взгляд.
— Не вижу причин для подобной спешки.
— Причина вот здесь, — сказала она, показывая пальцем на грудь.
— Знаешь ли, увидеть зятя в первый раз на свадьбе, для этого нужны крепкие нервы.
— Тенис уверен, ты его знаешь. Он работает в монтажном цехе телефонии. Третье поколение Бариней на «Электроне». Ну, а до этого по крайней мере тридцать поколений на Даугаве, Стойкое племя.
— Да, выдающийся человек. И все же я с ним не знаком. Он оказал бы мне большую честь, если бы представился лично.
— Тенис будет у мамы на дне рождения. Да он давно бы пришел, я сама не хотела. Сейчас дома не та атмосфера. Я немного стесняюсь. Сам понимаешь.
У Турлава опустились руки. Ему, конечно, следовало что-то сказать, но он не мог из себя выдавить ни слова.
— Ну вот, — сказала Вита, — теперь ты знаешь.
Он стоял, не меняя позы, барабанил пальцами по стене.
— Теперь твой черед, — проговорила она. — Что ты собирался сказать?
— Ничего.
— Неправда, папочка. Я же вижу.
— Ладно, ладно. Как-нибудь в другой раз.
Перед тем как лечь спать, мне подумалось, что было бы неплохо зайти к Забелину. Проснувшись среди ночи, я уже знал наверное, что буду говорить с Забелиным, и даже время прикинул — часов десять. По пути на работу, продумывая распорядок дня, уже определенно наметил, что в десять должен быть в монтажном цехе.
Причина, по которой мне нужно было встретиться с Забелиным, была достаточно веской. Близился конец месяца, в любой момент мог позвонить Лукянский и сказать: подбрось Забелину человек десять. Техников, инженеров, старших инженеров. Всех без разбора. Нажимать педали, подкручивать винтики. План горит. Забелин попросил, Лукянский распорядился, ибо, по его убеждению, на заводе нет менее загруженных и более незанятых людей, чем конструкторы. Попросту лодыри. Сидят, грызут карандаши.
На сей раз я хотел заранее предупредить Забелина, чтобы на нас не рассчитывал, искал себе помощников в другом месте. Ни единого человека не дам. Пусть знает Забелин, покуда Лукянский со своих административных высот еще не подал команду.
Бессчетное множество раз приходилось мне взбираться по лестницам монтажного цеха. (Начальником монтажного цеха проработал до марта 1953 года. В тот день сообщили о смерти Сталина. На фоне того события мой перевод в конструкторском бюро даже в моем собственном представлении показался мелочью. На заводском дворе шел митинг, по синему небу плыли
Смело могу утверждать, что монтажный цех знаю так же хорошо, как свой собственный карман. Но тут я взглянул на все как бы другими глазами. И увидел много такого, от чего повеяло дистанцией огромного размера. Можно и попроще выразиться: грустно мне стало. И должно быть, такое бывает всякий раз, когда человек «во цвете лет» возвращается в те места, с которыми связана его молодость. В происшедших переменах открывает он безвозвратно ушедшее время.
В комнатах отдыха пальмы. Мягкие кресла. Никелированные пепельницы на высоких подставках. Очень все пристойно. Но откуда столько народу? Прямо базар. А вот и Альберт Саукумс. Все еще катает тележки с готовой продукцией. Совсем сгорбился, поседел. Многолюдию, по правде сказать, удивляться не стоило. Монтажный цех выпускает сейчас раз в пять больше продукции. Так что всего прибавилось — людей, рабочих мест, деталей, готовых аппаратов, шума и движения. (Повышенную скорость конвейера, по сравнению с «тем временем», я сразу уловил на слух.) Удивляться, пожалуй, приходилось тому, что народу так мало. Атмосфера в цехе царила довольно спокойная. (Принимая во внимание, что штурмовщина уже началась!) Негромко звучала мелодичная музыка. Освещение яркое, но глаза не резало. Функциональная музыка, функциональное освещение.
Кабинет Забелина был битком набит. Табачный дым. Повышенные голоса. Забелин имел обыкновение руководить громогласно, в клубах дыма. Я попросил его на пару слов, как в дни моей молодости парни с рабочей окраины Гризинькална вызывали кого-нибудь с танцулек, чтобы съездить по морде. Он ничуть тому не удивился, только звучно, тяжко задышал, как после пробежки. О нехватке рабочих говорил спокойно, без эмоций, как больной говорит о застарелом недуге, с которым давно уже свыкся.
— Раз нельзя, значит, нельзя, — сказал он, — попробуем как-то вывернуться.
Он стал излагать свои соображения по этому поводу, говорил долго и пространно, ловко перекидывая искусанную «Беломорину» из одного угла губ в другой.
Слушал его краем уха. Потом простились, но я не уходил.
— Хорошо, — сказал я, — значит, с этим делом решено.
— У тебя ко мне еще что-нибудь? — спросил он.
— Нет, все, — сказал я.
— Ради этого не стоило самому тащиться. Мог и позвонить.
— Пустяки, — ответил я.
Облако дыма вокруг Забелина все больше сгущалось. Он что-то почувствовал, смотрел на меня выжидательно. Может, думал, собираюсь в долг у него попросить, да стесняюсь. Может, думал... Словом, что-нибудь в этом роде.
— Будь здоров, — сказал он и зачем-то добавил: — В этом месяце замучили нас экспортные заказы.
— Да, вижу, я прошелся по цеху, — сказал я. — А-а, вот, что, хорошо, вспомнил, еще такой вопрос. Скажи, у тебя работает сын старого Бариня? То есть не сын, а внук. Тенис Баринь.
— Тенис Баринь? Работает. А в чем дело?
Настороженный Забелин насторожился еще больше.
— Да просто так. Из личного интереса.
— Хочешь с ним повидаться?
— Нет, спасибо. В этом нет необходимости. Чем он занимается?