Нагота
Шрифт:
Так-то. Теперь просьба к посторонним отойти. Прошу извинения за грубость, я поплюю в ладони».
Мы оба довольно долго молчали.
— Что скажете? Мог бы так рассуждать инженер?
— Никогда не задумывался, как рассуждает инженер.
— Да-а, — протянул Скуинь. Мне показалось, он уже готов разорвать свои листки. — Что еще могу вам предложить?
— Спасибо, ничего.
— Я понимаю, отвлеченности вас не интересуют, вас интересует только конкретное.
— Не знаю, — сказал я, — возможно, вы и правы.
— Так. У вас не создалось впечатления, что написанное в какой-то мере приложимо и к вам?
Именно эта спокойно-утвердительная,
— Ну ладно, — подал я голос, — допустим, это приложимо и ко мне. Допустим, я это почувствовал. Допустим, двинуться вперед я не могу, а повернуть назад мне невозможно. Что дальше? Что же дальше? Я сам не знаю, как быть, и никто мне этого не подскажет. Чурбак нужно расколоть. Все правильно. Прекрасно. Но ваш чурбак не мой чурбак. Нет в мире двух одинаковых чурбаков.
И я ему выложил все о работе, о Ливии, о Майе. Понятия не имею, как долго продолжалась эта исповедь. Только помню, Скуинь свистел, ломал пальцы, бегал взад-вперед по комнате, подходил к окну, опять усаживался в кресло. Иногда он задавал мне вопросы, но довольно беспорядочно.
— Вот вам, — сказал я, немного приходя в себя от словоизлияний, — деталей тут более чем достаточно. Какой сюжет из всего этого скроите? Кто победитель, а кто проигравший? Который тут положительный и который отрицательный?
Засунув руки в карманы, Скуинь покачивался, поднимаясь на цыпочки. И помалкивал.
— Нет, в самом деле, разве допустимо такое в литературе — «положительный» разводится с женой. По крайней мере, мне таких пассажей читать не приходилось, уж если жена сама от него уйдет — еще куда ни шло. Тут герой вроде бы пострадавший. А вам известно, сколько супружеских пар в Латвии подает на развод?
— Примерно половина.
— И вообще— что такое супружество? Можете мне объяснить? Ритуал, договор, сделка или взрыв чувств? Кто придумал супружество — сам человек или природа? Почему католики считают, что супружество может расторгнуть лишь смерть, в то время как магометанину достаточно три раза поклониться на восток, сказав: «Ты больше мне не жена»? И где те показатели, по которым определяют «счастливый» или «несчастливый» брак, «удачный» или «неудачный»? Можете мне объяснить?
— Вы действительно ждете ответа?
— Разумеется.
— А зачем?
— Затем, что сам я не знаю.
— И что же, выслушав мои доводы, будете знать? — скривив в усмешке губы, спросил Скуинь. — Поверьте, напрасная трата времени. Есть вещи, на которые ответить практически невозможно. Отчего рождается меньше детей? Отчего в городах растет привязанность к собакам? Любовь к острым ощущениям — порок это или движущая сила? Человек — сложнейшая машина. В ней самой заложены все вопросы и ответы. Я на своем веку не встречал еще человека, которому недостаток знаний мешал бы жить. Кто научил вас влюбляться? Кто научил быть несчастным? По-моему, чтобы осознать себя счастливым, необходима уверенность.
— Позвольте, как же я могу быть уверенным в том, что я счастлив в своем супружестве, коль скоро остается невыясненным, что такое супружество вообще?
— Да уверуй вы, что вы в супружестве своем счастливы, вы б не сомневались, что знаете, что такое супружество.
— Значит, сюжет не хотите раскрыть.
— Альфред Турлав,
— Что вы хотите этим сказать?
В дверь позвонили. В по-ночному притихшей квартире звон разлетелся шальными осколками. Лицо Скуиня изобразило и удивление, и досаду.
— Кого это принесла нелегкая.
С дивана Турлав не видел прихожую. Но слышал, как Скуинь приоткрыл дверь, затем оттуда донесся шум какой-то борьбы.
— Да впусти же, впусти, это я, вечно вы дрожите, будто кому-то нужны ваши жизни, — заговорил громкий, строгий и укоризненный голос.
По акустическому эффекту можно было заключить, что вначале все это говорилось в щель, затем дверь приоткрылась пошире. Конец фразы уже торжествующе плыл с середины прихожей, в то время как вошедший неудержимо продвигался вперед.
— Для вас у меня есть вкусная штучка, только для вас. Старый Стендеровский словарь, две части в одном томе. Отпечатано у Штефенгагена в Митаве, в тысяча семьсот восемьдесят девятом году. Много с вас не возьму, гоните сто рублевиков, и по рукам. Только взгляните — телячья кожа, настоящая позолота. Хватайте, хватайте, другой такой случай не подвернется, потом всю жизнь будете локти кусать.
Покачивая на ладони увесистый том, в комнату шагнул смуглый, пожилой мужчина с жестким лицом, жесткой кучерявой бородой, жесткими темными глазами. В другой руке у него был бесформенный, потертый портфель.
— Разговор у нас будет короткий, я тороплюсь. Как по-вашему, сколько осталось таких вот книг? Две из них мне известны. На тонкой библейской бумаге. А вы только взгляните на эту! Берите без разговоров!
Скуинь небрежно полистал книгу и протянул ее бородачу.
— Экземпляр в самом деле изумительный, но в данный момент я не при деньгах.
— Когда вы бывали при деньгах, — гремел бородач, — вам хоть что принеси, на все найдутся отговорки. Работать надо больше, тогда и деньги будут. Вы что, нищий, что ли? Я бы таких безденежных писателей исключал из Союза писателей. Жену наряжаете, коньяк пьете, а на книги нет денег. Ведь я не шмотки импортные по домам ношу. Вот, полюбуйтесь, — это ж памятник народной культуры, кусок живой истории. Если литератор не спасет, то кто же. Хотите, чтобы она валялась черт те где? Какой-нибудь олух еще в печку на растопку сунет. Я сегодня же должен найти своей книге хозяина.
Любая отговорка заранее отклонялась. Бородач действовал по принципу подвесного молота, вбивающего сваи, — долбил настойчиво, ритмично, неустанно, удар за ударом.
Все кончилось тем, что старый Стендеровский словарь остался на столе, а бородач, засовывая в карман деньги и не переставая бурчать, удалился тем же манером, что и пришел.
Скуинь посмотрел на меня с виноватой миной.
— Видите, как бывает. У меня и в мыслях не было покупать эту книгу. Я не хотел, скажу более — был совершенно уверен, что не куплю... Вот что делает с сюжетом «фигура»!