Нагота
Шрифт:
Выбрались из машины, направились к реке. Черемуха уже осыпалась, ветер сдувал в реку лепестки. Прислонившись к кривому стволу вяза, мы загляделись в воду. Стайка рыбок, серебрясь, поднималась вверх по течению.
— Ты почему не предупредила, что выйдешь на работу?
— Я сама все решила только сегодня утром.
— Все же стоило подумать. Работать осталось тебе с месяц. Какой же смысл?
— Я просто не могла усидеть дома, — проговорила она совсем тихо, глядя в реку. — Хотелось на тебя взглянуть. Хотя бы издали.
— Послушай, Майя, — сказал я. — Ты ведь знаешь...
Она молча кивнула.
— Ты ведь знаешь... — повторил я.
— Мы так редко видимся, — сказала она. — Вечно ты занят.
— Майя, послушай...
— Знаю, знаю. У тебя много работы. И нужно ездить в больницу к Ливии,
— В ближайшее время все разрешится. Или ты сомневаешься?
Майя покусывала губы. Ее пальцы сильнее впивались в мою ладонь.
— Хочу быть с тобой, — сказала, и в словах прозвучала капризная нотка.
— Ну хорошо, а как? Как? Каким образом? Может, подскажешь?
Возможно, у меня это вырвалось чуть резче, нетерпеливее, чем хотелось Но упорство Майи меня беспокоило. Меня самого эти вопросы до того извели, что я сон потерял.
Она отпустила мою руку и отвернулась.
— Я тебя не виню, — сказала Майя. — Понимаю, тебе нелегко.
— Прости, — сказал я, — сам не знаю, как у меня вырвалось. Как старый конь на ипподроме, сбился с ноги. Поверь, все уладится, и очень скоро.
— Скоро ты начнешь меня ненавидеть.
— Не болтай ерунды.
— Я тебе только обуза,
— Спасибо.
— Нет, в самом деле. Какой тебе прок от меня?
Но пальцы ее опять искали мою руку. Прижалась ко мне. Я обнял ее плечи.
— Все будет хорошо, — сказал я. — Но сейчас у нас нет другого выхода. Или ты допускаешь, что при теперешнем положении Ливии я могу подать на развод?
Она смотрела куда-то за мое плечо и молчала.
— Ну, что нам остается?
— Хочу тебя видеть каждый день. Больше ни о чем не прошу.
— Ты рассуждаешь как дитя,
— Нисколько. Я прекрасно понимаю, как тебе тяжело.
Я рассмеялся, поднес ее руку к губам, дохнул на нее.
— Сказать, зачем я вышла на работу? Хотелось тебе помочь. Нет, правда, не смейся. Хочу работать над твоим проектом. Тем более теперь, когда Пушкунг отказался.
— И об этом ты знаешь?
— Я знаю все. И я помогу тебе.
— Радость моя, — сказал я, — ты бы мне помогла, если бы осталась дома.
Она взглянула на меня так, как будто я ее оттолкнул.
— Все уладится, — повторил я, — вот увидишь. Просто надо немного выждать. Несколько недель, не больше.
Майя отвернулась. Не поверила, подумалось мне.
В тот день Вилберг дежурил вечером, мы с ним условились на девять. В отделении спросил сестру, где сейчас хирург, Она позвонила по телефону. В данный момент доктор Вилберг в операционной, минут через пятнадцать обещал быть в отделении.
Зашел к Ливии. Свежим глазом пытался обнаружить перемены к лучшему. На голове была новая повязка, лицо теперь больше открыто, в остальном все по-старому. Никаких чудес я, конечно, не ждал. Но всякий раз, переступая порог палаты, надеялся увидеть хоть какие-то признаки улучшения. Прошел уже месяц.
Она по-прежнему лежала на косо приподнятой койке, которую можно было выгибать и так и сяк, и это еще более подчеркивало полную беспомощность самой Ливии.
— Я уж думала, ты не придешь, — сказала она, устало растягивая слова.
— Хотелось повидать доктора. Днем никак не удается с ним встретиться.
— Продуктов мне не носи. Шкафчик и так от них ломится. Тут в соседней палате лежит Дина.
Очередная несвязность речи, решил я про себя, но немного погодя Ливия опять заговорила:
— Помнишь Диночку, она с Витой в одном классе училась. Разбилась на мотоцикле. Теперь приходит меня кормить.
То, что Ливия вспомнила Дину, было не столь уж удивительно. Провалы памяти у нее наблюдались главным образом вокруг самого несчастного случая и событий, так или иначе с ним связанных.
— Вот принес тебе помидоры. Может, поешь? Со сметаной.
— Спасибо. Положи в шкафчик. Как там Вита?
— Разве она не была у тебя вчера?
Ливия не ответила.
— Была. Ты же вчера ее видела. У Виты горячие дни, сессия начинается.
Застывшим взглядом Ливия смотрела на меня. Только веки временами вздрагивали.
— Скажи, пусть за тобой получше присматривает.
Я вздрогнул. Ливия говорила про Виту. Никакого скрытого смысла в ее словах не было.
— ...похудел ты что-то. И воротничок плохо выглажен.
Она говорила так, будто Вита по-прежнему жила в своей комнате рядом с кухней. Будто ничего не изменилось. Ну, допустим, свадьба выпала из памяти, но о том, что Вита живет теперь у Бариней, об этом вспоминали постоянно. Что это — провал памяти или сознательное неприятие действительности? Ливия упорно жила прошлым. Почему? Потому ли, что настоящее к себе не пускало, или потому, что в прошлом было лучше? Реакция у Ливии была замедленная, пожалуй, даже апатичная. Никакой нежности ко мне не выказывала, не обнаруживая, однако, и того, что осознала перемену в наших отношениях.
— Часы тебе принесли? — спросил я.
— Да, принесли.
— Когда? Вчера?
— Вроде бы вчера, — ответила она.
— Это твои часы?
— Да.
— Когда они в последний раз у тебя были на руке?
Она молча глядела на меня. Неужели не помнит? Или не хотела вспомнить? В конце концов, какая разница. Она укрывалась незнанием, как улитка створками раковины. Пытаться раздвинуть створки сейчас было бы жестокостью.
— У тебя ничего не болит?
— Нет, — ответила она, — ничего.