Награда за трусость
Шрифт:
– Э-гей! Киношники!
– крикнул издалека какой-то чрезвычайно знакомый тип.
– "Столичные ведомости", - представился он.
– Ты же был в...
– припомнил Сергей.
– Был, был. Я везде был, - хохотнул журналист.
– Айда из этого содома.
– Фронта как такового здесь давно нет, - на ходу разъяснял он, - бродят толпы непонятных вооруженных людей. Все стреляют, все мародерствуют, все никому не подчиняются, все называют себя регулярной армией. Вертеп. Вчера шарахнули "Градом" по овечьему стаду, приняв его в темноте за противника. Сегодня все жарят и жрут шашлыки. Черт его знает, может, перепутали, а может, проголодались...
Сергей вытащил презентационную бутылку. Журналист оживился, сбегал и раздобыл стаканы, хлеб, тушенку.
– Посижу еще недельку, а потом все брошу к чертовой матери. Надоело. Стрельба с утра до вечера, а материала - кот наплакал. Какой-то спектакль для мирового сообщества, а не война. Оперетка, честное слово. Шантан!
Журналист пил, хмелел и откровенничал.
– Конечно, есть изюминки. Есть. Не без того. Представляете, объявились какие-то местные коммандос, кто такие, откуда, за кого - ни черта не разобрать. Никому не подчиняются, ни с кем не общаются. Днем спят как хори, ночью встают, обвешиваются оружием, оборачивают обувь войлоком и уходят. Где бродят, что делают, опять никто не знает. Только утром - пожалуйста, на поясах болтаются свежие ожерелья из человеческих ушей. Да, да. Такой у них обычай. Я же говорю, содом! Пытались с ними разговаривать из военной прокуратуры - они только молчат и ухмыляются. Доказать ничего невозможно. А боятся их больше, чем других полков. Мне иногда кажется, что только на них военное равновесие и держится. Местные в них защитников видят, мстителей, Робин Гудов, любят чуть ли не до истерики, поят, кормят, в обиду не дают.
Понять что-нибудь - мозги сломаешь! Все с ног на голову. Обрезатели ушей - защитники, армия - не понять что. Еще водка есть? Если хотите живой материал, пробивайтесь в ...амский район. Там горячей всего. Туда все едут, и наши, и фирмачи. Только на дороге осторожней. Там сам черт ногу сломит. Не фронт - слоеное пирожное. За иностранными журналистами охотятся все - и свои, и чужие. Похитят и требуют выкуп. Заработки как в СП. Одного испанца три раза выкрадывали. А с нашим братом, безвалютным, не церемонятся. Вертеп! Честное слово, вертеп!
Утром двинулись в горы. "Рафик" трясся на разбитой дороге, сползая колесами в свежие воронки. Костя вначале возбужденно бегал с камерой, снимал остовы давно сгоревших автомашин, разбросанные гильзы, потом устал, поуспокоился, но аппарат на всякий случай держал наготове.
Два раза случайные военные предупреждали об опасности, о том, что дорога дальше, вон от тех кустов до того мостка, простреливается и ехать надо как можно быстрее или ждать ночи. Ждать не хотелось, а хотелось, набрав материал, скорее попасть домой. Опасные участки проскакивали с чувством какого-то детского восторга. Словно в казаки-разбойники играли. "Рафик" мотался из стороны в сторону, в днище колотили камни из-под колес. И казалось, вот сейчас, через минуту хлестанет по окнам автоматная очередь. Даже хотелось, чтобы была очередь и даже, возможно, легкое ранение. Но было тихо. Война спала. И поэтому страшно не было. И еще не было страшно потому, что это была чужая война и убивали на ней чужих людей, не меня, не моих знакомых. Чужая война всегда представляется немного несерьезной, игрушечной. Пострадать в ней кажется невозможным.
– Привал!
– объявил водитель, - вода в радиаторе закипела.
Непонятно откуда к остановившейся машине вышли несколько
– Табак есть?
– спросили они.
Журналисты поделились сигаретами. Бойцы, или кто они там, сели прямо на дорогу, закурили, изредка поглядывая в сторону машины, спросили:
– Вы кто?
– Журналисты, - ответил редактор, рассчитывая на дальнейший разговор, но бойцы курили, молчали.
Костя вытащил камеру и украдкой, из-за "рафика", начал снимать. Его заметили.
– Выключи камеру, - тоном приказа потребовал один из военных.
Костя, дружелюбно улыбаясь, вышел из-за "рафика", продолжая снимать.
– Я сказал, выключи камеру!
– с угрозой повторил военный и поднял автомат.
– Да брось ты, - остановили его, - пусть снимает.
Говоривший опустил автомат к земле, отвернулся, выругался.
– Можно спросить?
– еще раз попытался раскрутить интервью Сергей.
– Спрашивай, - согласился самый старший.
– Вы кто?
Военные переглянулись, хмыкнули и ответили односложно:
– Солдаты.
Где-то недалеко сыпанула автоматная очередь. Военные инстинктивно пригнулись, развернули оружие на звук, попрыгали в кювет. Оттуда раздалось несколько одиночных выстрелов.
– Поехали, поехали, - заторопился водитель.
Костя еще некоторое время шел по обочине, ловя уходящих в объектив.
Прогремело еще несколько выстрелов. И снова стало тихо. Поехали
Через несколько минут война придвинулась вплотную. Поперек дороги стоял изрешеченный пулями медицинский автобус. Возле него вплотную друг к другу лежали несколько трупов. Под обочиной сильно кричал раненый, которому оказывали первую помощь. Его лицо, одежда, волосы были густо залиты кровью.
– Что здесь произошло?
– пытались дознаться журналисты, но на них не обращали внимания - бегали, вытаскивали из автобуса вещи, переносили раненых, сносили в кучу убитых.
Костя перебегал от одной группы к другой, снимал крупным планом пулевые пробоины в бортах автобуса, кровь на сиденьях, застывшие лица мертвецов.
– Не мешайте, отойдите, - толкали, отодвигали его в сторону.
Но Костя честно выполнял свой профессиональный долг, на толчки внимания не обращал, отодвигался и придвигался снова, не думая о том, что снимает, а думая только о фокусе, освещенности, аккумуляторах и качестве "картинки".
– Вы что, сами не видите?
– огрызались на вопросы участники недавней трагедии.
– Ну, стреляли. Из автоматов. В Красный Крест. Конечно, видели...
Телевизионщикам и Сергею вдруг вспомнилась случившаяся минутами назад встреча: неразговорчивые военные с автоматами, сигареты, привал... Неужели?
Со стороны гор подкатила военная машина. Из нее попрыгали солдаты, выстроились цепью, пошли от дороги, расходясь веером.
– Поезжайте, - потребовал подошедший капитан, - быстрее, здесь небезопасно.
– Мы группа телевидения, - начал редактор.
– Плевать. Я сказал, уезжайте. Еще за вас отвечать не хватало, - повторил капитан и стал громко отдавать какие-то приказания. Снова повернулся и, взмахивая рукой, словно подталкивая киношников в спину, крикнул:
– Давайте, давайте проваливайте!
За последующие двое суток журналисты переполнились информацией - плохой и хорошей, трагической и смешной, "горячей" и совершенно ненужной - под завязку. Костя забил все взятые кассеты, Сергей заполнил блокноты. Казалось, прошли не часы недели. Все устали и стремились домой.