Наи?ди меня
Шрифт:
– Не сдохла там еще? – равнодушно поинтересовался Плетнев, его голова маячила в квадратном отверстии прохода. Из-за недостатка освещения я могла различать лишь один силуэт.
– А ты? – в тон ему прохрипела я.
– Трепыхашься еще? – хмыкнул тот. – Ну-ну, молодец. Вылезай давай, – приказал он.
И вот странное ощущение, внизу я почувствовала себя защищенней, а потому не спешила карабкаться наверх.
– Не насиделась еще?
– Мне и тут неплохо, – с вызовом заявила я и сделала шаг назад. Хотя не могу припомнить, чтобы чувствовала себя хуже, чем в эти часы, проведенные под землей.
– Сама напросилась, – равнодушно бросил Плетнев и принялся спускаться
Я заорала. То ли для того чтобы привлечь внимание соседей, то ли – чтобы приободрить себя. Попутно вытащила осколок стекла из кармана и трясущейся рукой выставила его вперед.
– Не подходи, – взвизгнула я, а собственный голос отчего-то напомнил густой Софьин.
Сергей спрыгнул с середины лестницы и кинулся на меня. Я принялась беспорядочно махать осколком и, кажется, даже слегка его задела, потому как он сдавленно прошипел: «С-с-сука», схватил меня за запястье и вывернул его. Ослабленные холодом пальцы разжались, и единственное мое оружие упало на пол. Я начала снова орать, раздирая отчаянным криком горло, тогда Плетнев двинул мне ребром ладони по шее, и крик захлебнулся, оставив после себя лишь мой сдавленный кашель.
– Сука! – еще раз выругался Плетнев и ударил меня чем-то твердым в висок.
После наступила темнота. Всепоглощающая, а не та, безнадежная и изорванная, что царила в погребе.
Первым делом вернулись звуки. Где-то неподалеку шумела вода, стрекотали сверчки, но самое ужасное – возле моих ног бубнил себе что-то под нос Плетнев. Я приподняла дрожащие веки и увидела, как в темноте деревенской ночи он поднял одну мою ногу, потом другую и стянул их веревкой. Слабо дернула ногой, но Сергей оседлал меня, лишив возможности шевелить конечностями.
– Уже очнулась? Ты вовремя, – сообщил он, сидя ко мне спиной и не отрываясь от дела.
Я хотела ответить, но рот оказался чем-то забит, похоже, Плетнев вставил мне что-то, чтобы я своими криками не разбудила местных. Руки тоже оказались связаны и лежали на животе. Боль в поврежденной руке усугублялась давлением от веревки, вряд ли придурка заботило, насколько мне будет удобно, когда вернется сознание.
– Хотя, для тебя было бы лучше не приходить в себя, – продолжил Плетнев, слезая с меня. – Не так больно.
Он подергал за узел возле моих ног, проверяя надежность и, судя по не изменившемуся выражению лица, остался доволен. Развернулся и, не слезая с меня, продел веревку под поясницей, завязал ту на талии, а к концу прямо на моих расширившихся от ужаса глазах привязал старую чугунную гирю.
– Готова? – спросил он, а я в отчаянии замотала головой и принялась выть так громко, как только позволял кляп, находящийся у меня во рту. Мои попытки спастись Плетнева не остановили, с невозмутимым видом он схватил меня за ноги и потащил по траве в сторону речки. – Кстати, искать тебя будут долго, и не факт, что найдут: для тебя я нашел местечко получше, чем Омут. Надеюсь, тебе понравится, – нездорово заржал он.
69
Не прекращая отчаянно выть, я исхитрилась перевернуться на живот и стала цепляться руками за землю. Если бы не кляп в моем рту, я бы вгрызалась в нее – все что угодно, лишь бы не оказаться в воде. Боли в поврежденной руке я уже не замечала, я принудительно ползла, оставляя после себя вспоротые клоками полоски на траве, а после – на прибрежном песке. Первый раз в жизни темная, загадочная гладь воды с лунной тропой на поверхности не манила меня, а, наоборот, – обещала неминуемую гибель. Из глаз брызнули слезы, я продолжала бороться, извиваясь всем телом и дрыгая ногами, хоть и
В воде я изо всех сил старалась держать голову как можно выше, опиралась на связанные руки, но то и дело падала плашмя. Дно резко пошло под откос, и длины рук перестало хватать. Плетнев делал свое дело молча и сосредоточенно. Когда я стала выгибаться дугой, чтобы быть как можно ближе к поверхности, он положил свою лапищу мне на шею и с силой надавил. Вместо того чтобы сделать такой необходимый глоток воздуха, я ушла еще глубже. Даже не знаю, откуда взялись силы, но я принялась дергаться действительно в последний раз, как вдруг услышала глухой хлопок, сотрясший мое тело даже под толщей воды. Следом за ним – еще один. Внезапно рука Плетнева исчезла, и я, изловчившись вывернуться, с отчаянным сиплым звуком смогла вдохнуть. Обернулась, и увидела в двух шагах от себя Сергея. С его правой руки прямо в речку струилась темная в свете луны кровь, а он, глядя куда-то вдаль, крикнул:
– Все равно не успеешь, ей конец.
Я вгляделась в то направление, куда кричал мой убийца, и увидела, как, метрах в ста от нас, откинув ставшее бесполезным после двух выстрелов Тамарино ружье, стоял Краснов. Он резко взял с места и побежал в нашу сторону. Его щегольские бежевые брюки со стрелками и футболка-поло воспринимались чем-то чужеродным. Ночь, глухая деревня, я – вся побитая и мокрая после многих часов в погребе, Плетнев, окровавленный, но неотвратимый в своем черном намерении – несколько неподходящие декорации для легкомысленного плейбоя с голливудской улыбкой. Я утешила себя тем, что последнее, что я увижу перед смертью, будет хотя бы не опротивевшая рожа Сергея.
Тот, увидев, что Илья начал стремительно приближаться, левой рукой перехватил меня за талию и потащил на глубину. Я пыталась бороться, но силы изначально были не равны, а после моего пребывания под водой – мои и вовсе резко иссякли. Я попыталась ударить затылком Плетнева в лицо, но он был выше, тогда я продолжила извиваться, словно змея, не подозревая до этого в себе такой прыти. Дно из-под связанных ног ушло внезапно, и мы с Плетневым оказались под водой. Тот продолжил меня тащить, а я в последней отчаянной попытке вцепилась ногтями в его руку. Псих продолжал буксировать меня, не реагируя на сопротивление. Наконец, Плетнев отпустил и, сильно оттолкнувшись от дна, поплыл наверх. Я попыталась повторить его фокус, но связанные руки и ноги и утяжеление в виде гири, не давали подняться и на метр. Из-за кляпа во рту я не могла даже кричать, вокруг меня сомкнулась темнота, а на место агонии как-то внезапно пришло смиренное равнодушие. Я расслабилась и попыталась думать о чем-то хорошем. Молилась, чтобы умирать оказалось не больно, с радостью простила Краснова – в конце концов, ничего плохого он мне не сделал, даже примчался спасать, пусть и совсем немного опоздал.
Так же расслабленно и отрешенно я смотрела на свет в конце тоннеля. Он приближался как-то неровно, слегка подпрыгивая, и я с любопытством отметила, что вот сейчас я и узнаю, что же там дальше. Я прикрыла глаза. И через секунду почувствовала, как меня схватили чьи-то крепкие руки. Такого после смерти я точно не ожидала, а потому резко распахнула глаза. Свет исчез, и разобрать что-нибудь не представлялось возможным.
70